Город и кино

Памяти Алима Равильевича Сабитова (1956-2019)

Гульнара Абикеева — известный киновед и кинокритик. Невозможно перечислить все ее регалии, ибо они не поместятся на целой странице! Арт-директор кинофестиваля «Евразия», автор многочисленных книг и статей о кино. Она энтузиаст и популяризатор казахстанского кино. Удивительная, тонкая и в то же время сильная, необычайной красоты и изящества, Гульнара мама не только казахского кино, но, пожалуй, и всего центрально-азиатского, душой и сердцем болеющая за него. Но именно, когда речь заходит о «казахском», ее глаза загораются по-особенному.

О себе: родилась 12 января 1962 года в семье инженера Ойрата Абдрахмановича Абикеева и юриста Акан Каргуловны Абикеевой. В 1984 году окончила ВГИК. Там же в 1990 году защитила кандидатскую диссертацию по теме «Взаимодействие культур Запада и Востока в мировом кинопроцессе», а в 2010 году — докторскую диссертацию по теме «Образ семьи в кинематографе Центральной Азии в контексте формирования культурной идентичности региона».

Алим Сабитов — архитектор, культуролог, педагог, автор книг и статей об архитектуре. Обладая неподражаемым чувством юмора, он нетривиально смотрит на окружающий мир, со своими студентами находится в состоянии вечного креатива. В 1980 году окончил архитектурный факультет Алма-Атинского архитектурно-строительного института, в 1987 году — аспирантуру Центрального научно-исследовательского и проектного института типового и экспериментального проектирования жилища. Кандидат (1988), доктор архитектуры (2007). С 1988 года — художник-постановщик ряда рекламных роликов и видеоклипов и таких картин, как «Киллер»/Tueur à gages (Казахстан, Франция, 1998), «Гонгофер» (1992), «Кикс» (1991), «Клещ» (1990), «Женщина дня» (1989), «Влюбленная рыбка» (1989), «Гакку» (2012) .

С 1998 года — эксперт Центра современного искусства Алматы.
О себе: родился 14 сентября 1956 года в городе Каменске-Уральском Свердловской области в семье инженера-металлурга Равиля Сабитова и химика-аналитика Нурыи Тазиевой, которые в 1955 году после окончания вуза поехали из Алма-Аты по распределению на далекий Урал и в 1969-м вернулись назад.

МИФ О ВЕЧНОМ ГОРОДЕ

А.С.: В разные периоды жизни у меня несколько раз менялось отношение к Алма-Ате. Первое и самое сильное впечатление от города сложилось в детстве. Родители приезжали с Урала в Алма-Ату в отпуск. Для нас с сестренкой Алма-Ата представлялась праздничным городом. И потом, когда наша семья вернулась в Алма-Ату, это ощущение праздничности алматинской жизни не исчезло. Просто появились дела: школа, занятия живописью и т.д. И праздничное настроение стало привычным и почти не замечаемым. В 1993 году, кода я вернулся домой после продолжительного периода жизни в Москве, я понял, что город стал другим. Ощущение праздника и счастья, которое он нес, исчезло. Я понял, что город ускользает от меня. В этой связи надо упомянуть одну особенность: в московских воспоминаниях об Алма-Ате город представлялся всегда лучше и интереснее, чем на самом деле.

Например, для меня стало открытием, что тот участок улицы Байсеитовой, где находится фонтан, расположенный параллельно оперному театру, в действительности выглядит проще, чем в воображении. Так, в Москве, когда я мысленно гулял по Алма-Ате, у меня было полное ощущение, что у фасадов домов слева от фонтана имеются ордерные декорации — пилястры и капители. И я сильно удивился, когда не обнаружил их в действительности. Получилось, что действительность оказалась проще и прозаичнее. И второй момент: мы жили в девятом микрорайоне, и школьные воспоминания — друзья, подружки, наши вечерние гуляния и разные приключения — превращали наш микрорайон в волшебное место. А по возвращении из Москвы эти унылые бетонные коробки, как попало торчащие из зелени, стали меня убивать.

С этим надо было как-то бороться, чтобы вернуть ощущение праздника, «который всегда с тобой». И я нашел выход: стал гулять по моему микрорайону в сумерки. Сумерки как бы растворяли время, прошедшее в разлуке с городом, и в эти моменты город детства и молодости сливался с Алма-Атой первых лет независимости. И романтичное ощущение, и праздничный подъем вернулись, хотя времена были не самые легкие.

Вскоре город стал интенсивно меняться. Из Алма-Аты он превращался в Алматы.

Сейчас мы с моей магистранткой занимаемся алматинским мифом. Мы пытаемся разобраться в составляющих этого мифа по аналогии с московским и петербургским мифами, существование которых сомнений не вызывает. Мне это интересно, потому что в теории градостроительства представлены так называемые градообразующие факторы: это места масштабной торговли, порт, крупные предприятия, обеспечивающие занятость людей, важный административный центр и т.д. Но при этом упускается из виду феномен города как таковой, его самодостаточный характер, который и выражается в мифе. Например, римский миф — миф о «вечном городе».

Рим — столица современной Италии и самого крупного государства древности — на протяжении тысячелетий переживал времена подъема и упадка. Он не был портом или промышленным центром, но всегда выживал, в отличие от многих других великих городов, от которых остались одни развалины. Как представляется, происходило это, в том числе, и из-за самодостаточного характера города. Имеется еще несколько крупных городов, которые обладают очевидной самодостаточностью и развитой мифологией. Мы пытаемся найти как общие черты в таких городских мифах, так и их индивидуальные особенности с тем, чтобы яснее увидеть складывающийся алматинский миф. Мне кажется, у Алма-Аты есть задатки этого мифа, и у Алма-Аты есть возможность со временем превратиться в вечный город. Сейчас мне представляется, что Алма-Ата самодостаточна.

История города

А.С.: Городская культура Алма-Аты начала формироваться в колониальный период. И Верный, один из «форпостов русского колониализма» в Туркестанском крае, а затем и советская Алма-Ата были русскими, русскоязычными городами. Эта ситуация получила поддержку и в период Второй мировой войны, когда в Алма-Ату были эвакуированы и промышленные предприятия, и коллективы российских вузов. Отчасти эту тенденцию к доминированию в городе русской культуры поддерживали представители российской интеллигенции, оказавшиеся в Казахстане не по своей воле. В дальнейшем, как мне представляется, шла кропотливая работа по созданию особой культурной атмосферы города, сочетавшей в себе достижения и достоинства русской культуры и становление и развитие собственно казахстанской культуры на основе европейских моделей культуры. В это время писались и публиковались книги, работали театры, киностудия, художники выставляли свои работы. Очевидно, что если есть культура, то должны быть и ее потребители. В этой связи хочется отметить один важный, на мой взгляд, факт.

На нашем потоке училось свыше ста студентов, из них порядка тридцати были алмаатинцы, остальные — приезжие. Так вот, практически все приезжие остались в Алма-Ате. Они вскоре обзавелись квартирами и стали настоящими алматинцами. И я знаю, что до этого и после этого было то же самое. И про некоторые вузы мне тоже известно, что большинство их выпускников оставались в Алма-Ате. Можно, наверное, говорить о том, что была такая политика — оставлять в городе выпускников вузов. Живя в Алма-Ате, они становились носителями русского языка в русскоязычном городе. Это такая странная форма существования языка: культурная среда легко вбирала в себя новое и легко адаптировала для своих нужд. В это время сложился особый тип городского жителя — алматинский русскоговорящий казах.

Иная ситуация сегодня: Алматы превращается в мегаполис. А это означает, что сегодня складывается несколько городов в одном… Можно всю жизнь прожить в одном таком городе и не знать о существовании других городов. Есть такое понятие — социальный лифт. В мегаполисе они работают, но с большим трудом. В частности, появилась новая прослойка городского населения, я бы даже сказал, новая социальная группа — люди, торгующие на барахолке. Много ли шансов у человека, занимающегося бизнесом на барахолке, стать сенатором? Может, это неудачный пример. Сенатором стать, наверное, одинаково трудно в любой стране…

В свое время я занимался городским китчем и довольно внимательно присматривался к алматинским контекстам китча и к людям, потребляющим китч. Получилось, что это целая группа людей, они по-своему состоялись в жизни, они знают, что к чему. И им не впаришь, что попало. Они всему знают цену. Они могут сказать: вот этого не надо — Гогена с Шенбергом, к примеру. То есть, очевидно, что возникло новое сообщество, у которого имеется свое восприятие города и жизни в нем, свои правила жизни, своя мода, свой дресс-код. Например, человек считает себя хорошо одетым, если на нем дорогой спортивный костюм и лакированные ботинки, дубленка и пыжиковая шапка. Он в таком виде может прийти в гости. И таких людей достаточно много, и они сильно трансформируют образ города.

КИНО И ГОРОД

Г.А.: Алим затронул интересную тему: как создается городской миф. Кино как раз-таки и создает мифы о городе. Если идти по фильмам, то, конечно же, это лента «Балкон» Калыкбека Салыкова. Алма-Ату пятидесятых, а потом и шестидесятых годов показал Шакен Айманов в фильмах «Наш милый доктор» (1957) и «Ангел в тюбетейке» (1968). Если в пятидесятые годы это еще провинциальная Алма-Ата и акцент делается на красоту гор, пейзажей вокруг, то в шестидесятые это уже современный город с новыми красивыми зданиями, модными девушками и т.д. Но в фильмах Айманова город скорее присутствует как антураж, а вот у Кости Салыкова творится сознательный миф. Мы все прекрасно помним о том, что фильм поставлен по поэме Олжаса Сулейменова «Балкон» из его знаменитой «Глиняной книги».

В фильме присутствуют как бы два пространства: Балкона (высокой культуры: разговоры об оперном искусстве, джазе, науке) и Двора (низкой культуры: криминал, пьянство, ощипанные куры, овцы на перекрестке и т.д.). Айдар — обитатель обоих этих пространств. Он достаточно образован, независим и мог бы оставаться в пространстве «Балкона» со своим другом Женькой, но в конце фильма он ему бросит: «Ну и сиди на своем балконе, жри свои котлеты», а сам уходит в пространство Двора и улиц, потому что он здесь реализует свое лидерство — в пространстве «Брода». Собственно, миф о городе как о солнечном, одухотворенном, поэтичном городе художников и поэтов начинается с появлением Солнцелова (прообраза художника Калмыкова). Примечателен кадр: ночной трамвай с большими статуями Пушкина и Абая. С одной стороны, мы видим Алма-Ату через район «Брода», где люди сидят в кафе, отдыхают, слушают музыку, танцуют, и возникает ощущение некой легкости, духовности, открытости. С другой стороны, Костя Салыков как бы говорит нам: вот те места и те времена, в которых мы росли и которые сформировали нас в лидеров современной эпохи.

В том же, 1988-м, одновременно с «Балконом» была снят фильм «Игла» Рашида Нугманова. И это тоже городской миф, только уже выраженный через героя Виктора Цоя. Это уже город отнюдь не романтичный, потому что отражает развал советской эпохи. Криминал, разруха (сцена в зоопарке) и главный образ времени — земля, лишенная воды (обмелевший Арал и сухая земля).

— А какие еще казахстанские фильмы создают миф о нашем городе?

— Фильм «Гакку» Газиза Насырова. Его мало кто видел, потому что он не шел у нас в прокате, но это очень любопытная картина, отражающая первые годы независимости Казахстана. Да, практически, в каждом фильме присутствует дух Алматы. Скажем, в фильме «Сказ о розовом зайце», это современный гламурный Алматы, где показаны две крайности города: с одной стороны, места обитания «золотой молодежи» — ночные клубы и рестораны, с другой стороны — улица Сейфуллина, где мужчины ждут любую подвернувшуюся работу.

— А жанровое кино как-то отражает образ нашего города?

— Безусловно. В молодежных драмах наши города гламурные и прекрасные. Возьмем, к примеру, новую картину Амира Каракулова «Виртуальная любовь». Правда, там показана Астана, а не Алматы, но в любом случае это город, как на открытке — небоскребы, широкие проспекты, красивые здания. И люди по улицам ходят, как модели, — аж дух захватывает! На самом деле фильм снят как большой рекламный клип Астане, и реальность там тоже виртуальная. Такие же города в большинстве наших сериалов. Это говорит о чем? О том, что такой хочет видеть реальность современная молодежь. И кинематограф подстраивается под их видение: гламурная, роскошная, богатая жизнь в красивых домах и дорогих автомобилях. Естественно, что такова среда в большинстве мелодрам: «Ирония любви», «Сказ о розовом зайце», «Коктейль для звезды» и т.д.

В социальных драмах отражен совсем другой Алматы: с барахолками, самодельными неблагоустроенными жилищами. Таких фильмов гораздо меньше, и они практически не идут в нашем прокате. Однако эта реальность тоже существует: микрорайон «Шанырак», к примеру. В этих локациях любит снимать свои фильмы Жанна Исабаева. Ее картина «Талгат» рассказывает о семье, живущей на окраине Алматы. Живут они в полуразвалившейся хибаре, едят на завтрак, обед и ужин макароны, никто в семье не работает, потому что отец — алкоголик, мать находит временные заработки, и дети вынуждены выживать в этой семье.

Еще мне очень нравится начало фильма «Строители» Адильхана Ержанова. Двенадцатилетняя девочка отвечает в школе урок и рассказывает о том, какими великими были в истории казахи, и что недавно мы отстояли независимость, но вот сегодня заканчивается срок аренды их квартиры и они окажутся на улице. В фильме показана история трех подростков — двух братьев и сестры (отец давно их бросил, мать лежит в больнице после операции на сердце), которые, оставшись на улице, решают построить дом на принадлежащем их семье участке. В этой картине есть тоже образ Алматы: с богатыми особняками и бедными людьми, которые всегда «живут в аренде».

Интересно, что есть образы и будущей Алматы. В этом году мы получили две картины такого плана — «Запрещенные танцы» Есболата Беделхана и «Джокер» Талгада Жаныбекова. Первая из них — прогноз лет на 10-15, вторая — лет на 50 вперед. В ближайшем будущем город еще будет гламурным и цветным, но в отдаленном станет серым и мрачным, как во всех постапокалиптических фильмах.

Алим Сабитов: Я бы хотел вернуться к старым фильмам. Можно сказать, что «Ангел в тюбетейке» — это такой советский рай, да? Костя Салыков был моим хорошим другом.

Вы знаете, как он погиб? Въехал на скорости в яму на дороге. Его смерть загадочна: в его картине «Любовники декабря» он перешел магическую грань.

Я думаю, что Костя реализовался лишь на десятую часть того, что мог. Он снял всего две полнометражные картины. Интересно, что поначалу «Балкон» мне не понравился, я посчитал, что это эклектика, эти бараны меня раздражали…

На самом деле мой образ Алма-Аты с этим не коррелировал. А недавно мы с Гульнарой пересматривали фильм — и так вот защемило: он как большой художник поймал образ трансформирующегося города. У меня в голове набор таких картинок: один город, второй, третий. В 60-е, 70-е и 80-е — это словно разные города, и мне нужны усилия, чтобы их соединить между собой. А Костя создал образ Алма-Аты гибкий, многоликий. В его фильме «Любовники декабря» — насыщение ужаса от того, каким жутким может быть город, когда в нем поселен страх. Фильм отражает декабрьские события 1986 года. Город неузнаваемый, страшный: люди друг другу не доверяют, боятся темных мест. Хотя этот фильм был снят позже, в 1993 году, но в нем легко себя идентифицировать. Это была смелая попытка зафиксировать образ Алма-Аты 1986 года. И он один из немногих, кто обратился к этой теме. В фильме «Игла» город уже почти не советский. Какой замечательный эпизод, когда Цой находит Спартака — образ того, что все мы в зоопарке, как в тюрьме, но камеры уже открыты. Такой заброшенный зоопарк. Там вообще очень хорошо создан образ Казахстана того времени — на стыке эпох.

Следом появился фильм «Влюбленная рыбка» Абая Карпыкова со своим духом, в котором воздух свободы течет легко и не встречает препятствий. Если в советское время город предстает как неприступная крепость, о которую все враги разбиваются насмерть, то новая Алма-Ата — город открытый и свободный.

Г.А.: Можно вспомнить фильм «Разлучница» Амира Каракулова. Он почти французский. Недаром российский кинокритик Андрей Плахов написал о «казахской новой волне» как об «уроках французского».

А.С.: Совершенно верно. И в «Женщине дня» Александра Баранова Алма-Ата перестает быть советской Алма-Атой.

— Вы были художником-постановщиком этого фильма?

А.С.: Да, вместе с моим другом Алексеем Розенбергом. Мы хотели отойти от стереотипа Алма-Аты, который был заявлен в «Ангеле в тюбетейке». Предложив длинные планы и проезды с героем, что передавало характер проницаемой среды, мы решили сделать открытый город. Эта тема вставала и во «Влюбленной рыбке». Хотели создать космополитический образ восточного города и в то же время европейского. Как ехидно заметил Абай Карпыков, это «история двух евреев в южном Вьетнаме»!

Г.А.: Мы плохо отдавали себе отчет, что были далеки от Азии. Алма-Ата была советским, а значит, европейским городом. Это потом появились барахолки, самодельные застройки. Согласитесь, что оказавшись именно на барахолке, ощущаешь себя где-нибудь в Синьцзянском районе Китая или на рынке в Дели. И, соответственно, появляются новые фильмы, где мы видим ужасно убогое, совсем маленькое жилье тех, кто торгует на барахолке. Фильм «Путь боксера» Аскара Узабаева рассказывает о боксере, работающем носильщиком на барахолке. Актер два месяца реально работал носильщиком, чтобы проникнуться той жизнью, которой живет человек этого класса. И в фильме удалось воссоздать потрясающую атмосферу барахолки.

А.С.: Это та тема, которую вы, Зитта, вместе с Абликимом, впервые заявили в «Медиа-Айтысе». Именно там были показаны две Алма-Аты: гламурная, по проспекту Аль-Фараби, и рабочая, по улице Рыскулова.

Г.С.: Алим совершенно прав: вы как художники открыли эту тему, когда она еще не была столь остра и актуальна. И потом было еще одно ваше видео, когда Абликим кричал: «Оптовка, барахолка!».

З.С.: Это особая тема: как переплетаются классическое кино и эксперименты в формах современного искусства. По идее они могли бы друг друга взаимообогащать… Мне было странно, что многие киношники годами сидели без работы, когда вокруг было столько тем.

О РОЛИ КИНОФЕСТИВАЛЯ «ЕВРАЗИЯ»

Я считаю, что первая и главная задача нашего фестиваля — это промоушн и продвижение казахского кино! Министерство культуры дает деньги на фестиваль, для того чтобы поднимать имидж страны. Чтобы о Казахстане говорили не только как о стране нефти газа, но и как о некоем культурном явлении, продуктом которого является наш кинофестиваль.

К сожалению, в нашей стране нет последовательно проводимых больших культурных мероприятий. Был хороший фестиваль эстрадной песни «Азия Дауысы», и тот закрылся. Нет ни театрального, ни танцевального фестиваля международного класса, ни биеннале художников. Две наши именитые женщины-музыканты, Жания Аубакирова и Айман Мусаходжаева, ректоры консерваторий в Алматы и Астане, проводят международные конкурсы пианистов и скрипачей, но они носят сугубо профессиональный характер. И получается, что единственное культурное мероприятие международного масштаба — кинофестиваль «Евразия».

Каждый раз, когда речь заходит о том, будет проводиться фестиваль или нет, я думаю о том, как легко делать все в первый раз и как сложно добиться того, чтобы фестиваль был десятым, двадцатым или шестидесятым, как в Каннах. Ведь за 9 лет существования мы добились того, что «Евразия» включена в список 35 ведущих кинофестивалей мира. Но имидж — это как бы само собой разумеющееся. Главное — промоушен и продвижение казахского кино. Любой мировой кинофестиваль с этой целью и проводится.

Например, Франция: в Каннах в конкурсной программе из 19-20 картин обязательно 3-4 французских ленты, и не всегда высшего качества. То же самое с немцами или корейцами. В Бусане — самом большом кинофестивале в Азии — треть программы отдается корейскому кино.

Абликим Акмуллаев: У французов вообще с помощью закона регулируют показ голливудских фильмов. Они ведь наших детей зомбируют. Таким образом, война идет. Поле куру!

А.С.: «Между небом и землей война!» (всеобщий смех)

ВЕРНЕМСЯ К «ЕВРАЗИИ»!

Конечно, очень сложно продвигать в мир одну картину. Гораздо легче это делать на своей территории, представляя сразу несколько казахстанских картин. После «Евразии» такие картины, как «Стриж» Абая Кульбая, «Прощай, Гульсары!» Ардака Амиркулова, «Вдвоем с отцом» Данияра Саламата, объездили десятки фестивалей.

Или, наоборот, успех фильма «Уроки гармонии» Эмира Байгазина на Берлинале привлек такое внимание к Казахстану, что в этом году к нам приехали масса гостей, которые понимают, что «Уроки» — это только вершина айсберга, и есть еще девять десятых интересного, что сегодня снимается в Казахстане.

Кроме того, фестиваль — это рабочая площадка для киношников. В этом году, к примеру, семидневный мастер-класс проводил Мэтью Дарас — французский киновед. Он молод, но уже является создателем сети молодых кинокритиков «Ниси Маса». Он учил наших журналистов, блоггеров, киноведов писать, брать интервью, размышлять о кино.

МАСТЕР-КЛАССЫ

Образовательный компонент кинофестиваля — это, наверное, важно. Замечательны трехдневные мастер-классы по продюсированию Майкла Фитцджеральда, а какой замечательный мастер-класс давал Мохсен Макфальбаха! Жургеневка пищала от восторга, когда Катрин Денев давала мастер-класс для будущих актрис. Такая женщина, рассказывающая о своей судьбе, — это же фантастика!

Но не менее важен тот компонент, который я называю «на расстоянии вытянутой руки». Кажется, что фестивали, продюсеры, отборщики – это из какой-то иной жизни, а в жизни «Казахфильма» – бюджет и рабочие будни. И только на фестивале «Евразия» все это достигает уровня «вытянутой руки». Вот они, рядом — продюсеры, отборщики, дистрибьюторы. Просто мы еще не все готовы к этому общению.

О МЕСТЕ ТУСОВОК

Г.А.: Изменилось место тусовки. Как бы нам ни хотелось живого общения — формат изменился. Это время ушло, ностальгировать несерьезно. Пришло иное время! Все продолжается в интернет-пространстве.

ФИНАНСИРОВАНИЕ

Сейчас самое большое финансирование в сфере кино. Такого еще никогда не было. Что такое 30 млн долларов? На эту сумму можно снять 100 картин в год с бюджетом в 300 тыс долларов, как у «Риэлтора». Другое дело, что у нас система — как большая машина — она требует больших денег. На самом деле, проекты долгосрочные: какую картину ни возьми, она не меньше 2-3 млн будет стоить. Почему возник бум кыргызского кино и они снимают с бюджетом 20-30 тыс?!

А.С.: У нас тяжелый советский стереотип о том, что культура должна финансироваться государством. А на самом деле она должна вот так вот делаться: за чайным столом, после плова придумываться и осуществляться… Государство свои проекты финансирует, рекламу создает или заказывает такую картину, как «Путь лидера». Например, в Америке нет государственного финансирования культуры.

З.С.: Помнится, однажды в СЦСИ приезжали американские галеристы. Они рассказывали о своем опыте и все утешали нас, говоря, что скоро наступят времена, когда наши богатые люди насытятся и начнут обращать внимание на искусство.

А.С. Я встречался с одним богатым парнем, который искренне любит архитектуру. Он любит ее так же, как можно любить лошадей, дорогие автомобили, живопись. Нанимает хороших архитекторов и строит большие объекты. Помните историю сюрреализма? Семейство Ноаль. Они такие эстеты и авангардисты. Они построили виллу. Луис Бунюэль там снимал свой «Золотой век». А потом они немножко обеднели и художники им сказали: ну пока, как-то с вами скучно!

Арт-рынок: в принципе Гульнара считает, что спасение в копродукции. Нет такого количества зрителей, чтоб отбить вложенные средства а картину. Но есть мозги, талант и производство…

Г.А.: Три десятилетия: 80-е, 90-е, нулевые — на кино это ложится идеально, потому что с 1985 года началась новая волна. Это десятилетие рассоветизации. Мир узнал про «казахскую новую волну», про то, что есть азиаты с европейским сознанием, интеллектуалы, которые мыслят и чувствуют себя, почти как французы…

Первое десятилетие прошло под знаком того, что мы цивилизованные, почти европейцы, но азиаты. В 1998-2005 произошел спад.

В 2000-м была нулевая ситуация: по одной картине в год — «Жалама», «Три брата», «Жол». Было ощущение, что наше кино умрет. Но вмешалось государство и сказало: давайте покажем, какие мы сильные. Это был период конных статуй и возвращения исторического самосознания. Завершилось это триумфом: фильмом «Кочевник». «Жау Журек мын бала». «Кочевник» вернул казахское кино в кинотеатры.

С 2005-го по 2007-й казахское кино стало возвращаться в кинотеатры. Как феномен оно не исчезло, хотя могло. Это была воля государства. Ермек Аманшаев (с 2007 г. — президент АО «Казахфильм» им. Шакена Айманова) эту линию гнет. И частные студии в это поверили. Любой режиссер понял, что можно снять кино и что-то отбить…

Второе десятилетие прошло под знаком исторического самоосознания. А третье десятилетие — с 2005 года по нынешний день — характеризуется неоднозначно. С одной стороны, прокат. После «Коктейля для звезды» для меня было открытием, что, фактически, сборы обеспечивают казахскоязычные зрители. Я была удивлена, будучи русскоязычным зрителем, что казахское кино снимается только для казахскоязычного зрителя!

Перспектива такова: в прокате будут идти казахскоязычные фильмы, снимаемые казахскоязычными режиссерами, и это одна ветвь развития казахстанского кино. Вторая ветвь — в сторону интеллектуализма, копродукции и фестивального движения. И эти дети независимости не будут снимать зрительское кино, а только лишь фестивальное. Это кино будет и социальным, и авангардным, и экспериментальным. А кино, которое пойдет к зрителю, — оно, к сожалению, будет простым, понятным и дешевым.

Эта имеющаяся двойственная ситуация в обществе — наличие двух Казахстанов —проявляется и в искусстве.

О ФИЛЬМАХ СЕРИКА АПРЫМОВА

Он очень редко кино снимает. Между его фильмами проходит восемь-девять лет. Мне кажется, что Серик каждый раз снимает свое «последнее кино». Видимо, по-другому он не может. В этом смысле он настоящий художник. Всегда очень концентрируется. За счет этого он снимает про «здесь и сейчас».

В «Конечной остановке» было важно сказать, что все прогнило: давайте, уезжайте из аулов! В «Аксуате» было важно сказать, что какой бы ни был аул коррумпированный, со всеми агашками, несправедливостью и маразмом, это «мой дом», «мои спички», «моя родина», которую я должен принять. В «Охотнике» он вообще идеализирует мир: это идеальное тюркско-казахское кино о том, как люди спасают друга во имя…

Мне кажется, фильм «Баур» актуален сейчас, и он про сегодняшний день. В этом фильме режиссер совместил два среза времени. Этот маленький мальчик — из детства Серика, а его брат, приехавший в гости, — из современной жизни.

Что сейчас он говорит своим фильмом? Он говорит: ребята (казахи), посмотрите на себя — вы все потеряли. Мальчик — это камертон всяческих ценностей: и национальных, и гражданских, и человеческих. Он еще дитя, еще чист и помнит наставления своих родных: если приезжает гость, надо накрыть стол, зарезать барана. Его невероятная честность — это утраченное сегодня качество. Он груз ответственности за весь мир нес на себе и остался один: отец уехал, мать умерла, брат оставил его. И мальчик сидит на ветру и плачет.

Мы не держим этот камертон. Серик и снимает свои картины для того, чтобы каждый человек на себя посмотрел. Это замечательная картина. Но она не международная, а национальная.

Зитта Султанбаева, художник, арт-журналист