14 июня остановилось сердце выдающегося сына своего народа, сына своего великого отца — Мурата Мухтаровича Ауэзова — культуролога и дипломата, политического и общественного деятеля, человека государственного масштаба и мышления, патриота своей страны. Его душа болела не только за казахский народ, но и за все тюркское пространство, которое он мечтал сплотить.
В удивительном кабинете Мухтара и Мурата Ауэзовых, словно спрятанном в кармане коридора Национальной библиотеки, состоялся не один важный разговор о литературе и искусстве, о сосланных на нашу землю «подранках», подпитывавшихся ее духом и питавших ее своим знанием, об эпохе 60-х и ее храбрых и талантливейших сыновьях и о многом-многом другом, очень важном и жизненно насущном. Ему было 82 года. Несмотря на тяжелую болезнь, ученый продолжал жить полноценной жизнью: давал интервью журналистам, встречался с друзьями, радовался каждому дню. Автор ИА «NewTimes.kz» Зитта Султанбаева была знакома с сыном выдающегося казахского писателя.
Впервые я увидела Мурата Ауэзова на киностудии «Казахфильм» в 1985 году, когда набирался курс в мастерскую Сергея Соловьева. Он тогда в качестве приглашенного гостя сидел в окружении режиссера Сергея Бодрова и журналиста Гадильбека Шалахметова перед слушателями сценарной мастерской, готовившимися к поступлению во ВГИК.
Втроем они нам, слушателям сценарной мастерской, говорили очень воодушевляющие и напутственные речи, приводили в пример культурологический взрыв в Латинской Америке, называли имена гениальных латиноамериканских писателей — Маркеса, Борхеса и Кортасара и других и предвещали такой же взрыв в культуре и искусстве нашего Казахстана.
В итоге во ВГИК поступила не я, а мой брат, Нурлан Султанбаев, необычайно талантливый и одухотворенный юноша, жизнь которого так рано и трагически оборвалась в 1990 году. На моих руках осталось его творческое наследие. 10 лет я искала и спонсоров, и издателя, чтобы выпустить его книжку. В то время в фонде «Сорос-Казахстан», где Мурат Мухтарович работал исполнительным директором, проходил внутренний внеконкурсный отбор работ программы «Культура и искусства» для реализации проектов. Узнав о нем, я подала свою заявку, и, увы, она не прошла. Тогда я написала письмо на имя исполнительного директора фонда «Сорос-Казахстан» М.М. Ауэзова. Напомнила ему ту нашу памятную встречу в «сценарке» на киностудии «Казахфильм» и его воодушевляющие речи. И — о чудо! — через день мне позвонили и сообщили хорошую весть. Мое письмо дошло до Мурата Мухтаровича. После его содействия мне выделили средства на книгу, и через несколько месяцев я держала ее в руках. Книга обошла весь мир и получила высокую оценку, в частности, от режиссера Киры Муратовой.
Спустя годы я продолжила общаться с Муратом Мухтаровичем. Это произошло после выхода в свет моей книги «Арт-Атмосфера АлмаАты» в 2016-м, после того, как я подарила книгу Мурату Ауэзову и через него Олжасу Сулейменову. Мурат Мухтарович оценил мою книгу, хвалил мой эпический труд и пригласил на беседу. Мне стала часто звонить Сандугаш, его любимая секретарь и помощница, приглашая на мероприятия или выполняя те или иные поручения, касающиеся наших дел.
С супругом Абликимом мы часто стали бывать в его знаменитом кабинете в Центральной библиотеке. Записали несколько глубоких интервью и об антиядерном движении «Невада-Семей». Несколько визитов было связано с материалом об Абае, в котором Ауэзов дал подробный анализ глубоких истоков традиции устного литературного творчества нашего народа. Я наблюдала, как он работает над текстом. Он ведь так и не освоил компьютер и все писал от руки, от руки вносил правки в текст, очень вдумчиво и кропотливо относился к каждой фразе и каждому слову. То, как он чувствовал Абая, то, насколько знал тексты своего великого отца, то, как он следовал зову своих предков, внушало глубокое уважение.
В 2017-м Ауэзов пригласил нас на свою знаменитую площадку «Беседы на Шелковом пути» по теме «Мир без войны», где у нас была возможность услышать и познакомиться с ведущими деятелями культуры из стран ЦА.
На «беседах» я познакомилась с историком Ириной Ерофеевой, о которой Ауэзов отзывался всегда очень тепло и восторженно. Среди спикеров были такие известные в научном и общественно-политическом мире имена, как академик АН Республики Таджикистан Акбар Турсунов, востоковед-синолог Александр Кадырбаев (Москва), востоковед, кандидат искусствоведения Александр Джумаев (Ташкент), публицист, завкафедрой ЮНЕСКО ЕНУ им. Л. Гумилева Гадильбек Шалахметов (Астана), замсекретаря Центра ШОС Института России, Восточной Европы и Центральной Азии Сяо Бин (Пекин), востоковед и член Академии персидского языка и литературы Сафар Абдулло (Алматы), народный писатель и общественный деятель Султан Раев (Бишкек), главный научный сотрудник РГКБ, историки Ирина Ерофеева и Марат Сембин (Алматы) и многие другие.
Я тогда все удивлялась, почему задали такую тему. Вроде в нашем регионе все спокойно, «как в Багдаде». Мурат Мухтарович ставил передо мной задачу освещать события этой конференции, что я и делала. В том же году я была участницей выставки современного искусства «Жоктау/Плач», организованной Ажар Джандосовой. Она была посвящена теме репрессий 1937-го и финансировалась фондом «Сорос».
В ее рамках также состоялось выступление Мурата Ауэзова перед молодежью. Ей он уделял большое внимание. Часто выезжал с выступлениями в столичные и региональные университеты на встречи со студентами. Безусловно, он формировал их образ мысли. У него была своя четкая система координат, в которой он главенствующее значение отводил темам уникальной «кочевой культуры» и десоветизации в контексте политики так называемой деколонизации.
В этой связи привожу выдержку из воспоминаний советского/российского режиссера Сергея Соловьева о Сулейменове и Ауэзове того периода:
«На самом деле я все время учился сам. Причем первая моя учеба началась у Олжаса. С ним было невозможно разговаривать, о чем бы ни была речь. Я говорю ему: «Смотри там то-то…», а он меня перебивал и говорил так, как будто я ему ничего не говорил: «Смотри, Сережа, если посмотреть, у слова «смотри» чисто тюркские корни». Я не мог ни одной мысли до конца довести. Далее он продолжал: «Это ты хорошо сказал, но смотри… какой дурак выдумал, что мы вас гробили и кандобили? Мы вместе цивилизацию создавали — это все тюркские корни». И я действительно первый раз в жизни задумался, прочитал «Аз и Я». Там еще рядом с нами колоссальный был человек. Он все время болтался, что ли, вокруг нас.
Это Мурат Мухтарович Ауэзов. Он был совершено «свернутый» человек на том, что это была колоссальнейшая цивилизационнейшая культура. Мы, казахи, там, тыр-пыр-носопыр. Мы по ночам часами сидели возле фонтана, и Мурат вокруг нас ходил и читал нам лекцию о цивилизационном значении тюркской культуры и языка для человечества».
Об учителях
Отвечая на мой вопрос о том, кого он считает своими учителями, Мурат Ауэзов с большим воодушевлением рассказал о своем учителя в МГУ Георгие Гачеве и его главной книге «Национальные образы мира», которая стала путеводной для него.
Я в те годы трудилась над своей книгой «Арт-Атмосфера Алматы». По моей просьбе Ауэзов рассказывал об Алане Медоеве — археологе, филологе, авторе знаменитой книге «Гравюры на скалах», который был учителем и вектором для всего их замечательного поколения шестидесятников.
«Алан Георгиевич Медоев — историк, аристократ, личность геологических масштабов. Осетин по крови, по духу своему это был великий гражданин Казахстана, органично воспринявший не только его огромные просторы, но и историю и судьбу народа, живущего здесь испокон веков. Чувства тех, кто провожал Алана Георгиевича в последний путь, полны были скорби, так как мы понимали, что прощаемся с учителем. Жизнь скупа на людей, рожденных быть духовными лидерами. Он же был для нас настоящий гуру — учитель.
Когда я говорю «для нас», то имею в виду круг молодой казахской интеллигенции — формирующихся гуманитариев, художников, писателей, начинавших свою творческую деятельность в 70-е годы XX века. Часто наши встречи с Аланом Георгиевичем проходили в мастерских художников, как правило, Салихэтдина Аитбаева. Алан приходил на эти встречи в огромной кавказской папахе. Неоспорим был его авторитет, подкрепленный глубочайшими знаниями мировых исторических процессов, личностным обаянием, исключительно высокой этикой, мужеством и завораживающей речью. Его живая мысль пульсировала как кровь, бьющая из вен... Он нес в себе огромную массу знаний, не востребованных тоталитарным государством. Он знал почему и не стремился защищать диссертации. Однако имел весомое научное имя и считался одним из крупнейших специалистов по палеолиту. Его имя высоко и уважительно звучало на просторах большой науки.
Книга «Гравюры на скалах» гениальна, и время подтвердило это. Ее лапидарный текст глубок по содержанию и являет собой совершенную композиционную целостность информативного, аналитического и просветительского начал. Прогуливаясь с Аланом Георгиевичем по улицам нашего города, мы беседовали. Особенно это было хорошо осенью, когда листопад и теплые вечера. Он умел создавать атмосферу равного диалога в отношениях и не позиционировал себя как мэтр. Огромные глаза его были очень выразительны: в них и радость, и гнев, и печаль, и особенный свет размышлений выдавали благородную работу интеллекта».
В июне 2017-го в ГМИ им А. Кастеева прошел круглый стол, посвященный памяти художников-шестидесятников: об Айтбаеве, Мергенове, Сыдыханове, Рахманове, Сариеве, Шарденове вспоминали Олжас Сулейменов, Мурат Ауэзов, Тимур Сулейменов. Они вспоминали своих друзей, единомышленников, товарищей. Они говорили о том времени, когда оттепель 60-х ХХ века и сопротивление существующему удушающему строю взрастили в душах этого поколения особую потребность в поисках себя, единении и братстве, глубоком изучении и переосмыслении пластов мировой и родной культуры, а также в поисках создания нового пластического языка в живописи и графике... Они рассказывали о том, как любили, как гуляли, как хулиганили и как творили...
Что меня поражало в личности Ауэзова, помимо его великолепной эрудиции и мощного ораторского дара, так это верность своему избранному кругу родных и друзей, которых он вел и опекал по жизни. На мой взгляд, круг соратников «Жас тулпара» был жестко очерчен кругом дискурса деколонизации, выходить за который снисходительно дозволялось лишь одному только «генералу» — Олжасу Омаровичу Сулейменову. Он ведь мог двинуть задушевную речь о том, что в душе он социалист и как классно было, что в СССР книги выпускались многотысячными тиражами.
Когда же люди писали разочарованные комментарии об О.О. Сулейменове, что он, мол, уже не тот, Ауэзов парировал:
«Олжас Сулейменов — классик. Возраст и время невластны над ним. Кому-то научиться, кому-то не разучиться читать его — вот и все, что нужно».
Однажды Мурат Мухтарович позвонил мне поздно вечером и поручил прочесть надиктованную им мне по телефону дружественную речь на выставке кыргызских художников. Она была посвящена солидарности наших народов и сопровождалась фрагментом из рассказа Мухтара Ауэзова «Лихая година». Это была очень важная напутственная речь, которую он доверил мне прочесть для братского народа.
На открытие приехал легендарный кинорежиссер Болот Шамшиев, снявший «Алые маки Иссык-Куля», «Белый пароход», «Восхождение на Фудзияму» и другие картины, справа за ним стоит известный драматург Султан Раев.
Здесь фрагменты той речи:
«В 1956 году Мухтар Ауэзов с двумя сыновьями ездили вокруг Иссык-Куля. Нашли дом Саякбая Караваева в бостыри. Он величайший исполнитель «Манаса». Отец специально натаскивал нас как щенков, придавал направленность восприятию мира нам с братишкой Ернаром. Мы сидели и слушали очень внимательно. Он пел вдохновенно! Я подошел к отцу и шепнул: «Я понимаю!» Меня поразило, что я понимаю текст. Он остановил священнодействие и сказал: «Смотрите, мои дети понимают кыргызский язык! Это был завет, что мы должны языки друг друга знать! Мы должны быть нерасторжимы!» И дальше композиция и пошла, и пошла.
Да, Чингиз Айтматов благодарил Мухтара за возвращение в литературную жизнь эпоса «Манас», а Ауэзов тем, что он добился, будучи лауреатом Ленинской премии за его отважные действия, потому что у нас в Казахстане еще на это не шли, переиздания в журнале «Новый мир».
В дальнейшем между нашими народами были очень продуктивные контакты. Великие кыргызские кинорежиссеры Толомуш Окев, Булот Шамшиев, Мэлис Обукеев снимали здесь и по произведениям Мухтара Ауэзова. Настолько органично все это делалось вместе. И Чингиз Айтматов, и Калтай Мухамеджанов пишут пьесу «Восхождение на Фудзияму» — одну из самых успешных постановок казахского драматического театра. Она ставилась по всему миру. Ну, и, конечно, кыргызские художники.
Вроде стали на тропу независимости и вдруг потеряли друг друга. Мы теряем память о нашей целостной истории.
Мы же проиграли вопрос о приграничных реках с китайцами, потому что раньше был аргумент, что если китайцы перекроют эти реки в свою сторону, то кыргызы перекроют им реку Кызыл, которая питает Кашгарскую долину. И мы не смогли поддержать друг друга из-за распада нашей культурно-исторической центральноазиатской целостности. Нам необходимо одуматься и не терять друг друга!»
Когда мы говорили о литературе и я попросила назвать любимое произведение, он отметил рассказы известного казахского/советского писателя Абдижамила Нурпеисова. То, как он описывал подводный мир.
Речь Мурата Ауэзова изобиловала афоризмами, к месту вставленными цитатами из любимых античных апологетиков, всегда точно бьющими в цель. Он был уверен и внушал эту уверенность нам, что оглашение в пространство наших идей, чаяний, облеченных в форму слов, напрасным не бывает, что космос слышит все. Но мне становилось тесно в рамках дискурса шестидесятников. Я понимала, что суверенитет, который был провозглашен в 91-м, оказался фальшивым, что в стране царят бардак, коррупция и внедряются глобальные повестки. Об этом мы тоже говорили с ним. Я говорила об опасной иезуитской политике Сороса, а он отвечал, как много было сделано добрых дел.
А в 2020-м году, когда ко мне обратилась мама культуролога и поэта Жаната Баймухаметова Саркыт-апай с просьбой помочь издать книгу его переводов, я бросила клич сообществу о сборе средств для издания нового перевода Абаевских «Сокровенных речей» в его переводе, и первым внес вклад Мурат Ауэзов, пожертвовав свой гонорар для этой книги.
Пока я жива, никогда не забуду доброту, которая исходила от Мурата Мухтаровича. Да, он был моим большим другом, он видел во мне зерно. Одним своим словом «Айналайын», сказанным с теплой и сердечной интонацией, он мог согреть как никто другой. Благодарю за все, Мурат Мухтарович!
Он присылал водителя со своими новыми книгами в подарок нам. Это дорогого стоит! Он абсолютно верил в свою миссию, был адептом тюркского мира, он любил жизнь, любил людей. Он был ее утонченным ценителем и гурманом.
Времен связующая нить не оборвалась...