Алишер Акишев ― историк, археолог, этнограф, поэт, фотограф. Сын своего великого отца, он остается не только настоящим ученым, способным видеть явления в контексте тысячелетней истории человечества, но и интеллигентом старой формации. Алишер Акишев является автором четырех монографий и около 200 статей по проблемам археологии, истории культуры, религии, филологии и этнокультурным взаимосвязям народов Евразии в древности и средневековье, автором, консультантом и участником ряда научно-популярных передач на ТВ в Казахстане и за рубежом, кинофильмов. Автор ИА «NewTimes.kz» Зитта Султанбаева в этом материале расскажет подробнее об археологе, спектр интересов и глубина знаний которого потрясают.
Основные интересы героя материала связаны с широким кругом проблем древней и современной истории Центральной Азии в аспекте определения специфики историко-культурных взаимосвязей древних и современных народов Евразийского континента, исследованием религиозных концепций (шаманизм, зороастризм, буддизм, ислам, восточное христианство, манихейство, даосизм), историей искусства древних и средневековых кочевников, исследованием проблем этногенеза и этнической истории народов Евразии.
— Алишер, в 1984 году вы издали книгу «Искусство и мифология саков». В то время много ходило легенд о том, что казахи имеют сакские корни и до монгольских нашествий они были европеоидной внешности ― белокожими и голубоглазыми… А как было на самом деле и почему вы взялись за эту тему?
― За скифскую тему я взялся, потому что с пяти лет ездил с отцом по экспедициям, а он занимался в том числе археологией сакских племен, в студенческие годы участвовал в раскопках кургана Иссык. Потом он дал мне задание описать и предварительно атрибутировать предметы из кургана Иссык. Я описал и атрибутировал. В то время уже был отчасти в теме, но большинство в теме не было. Мало что люди знали о саках вообще, поэтому и легенд о предках-саках тогда не было никаких. Все были казахами, начиная с палеолита. Как сейчас помню, первый доклад я делал у нас в отделении общественных наук при президиуме АН КазССР про саков, семантику искусства. Там было много индо-иранских сопоставлений.
Я уже в Москве тогда работал, общался со специалистами в области лингвистики, археологии, востоковедения. Учился всему одновременно и беспорядочно и становился стихийным структуралистом — Леви Стросс и Кассирер под подушкой. И вот сделал доклад, там было и об Иссыке.
Встает Алькей Хаканович Маргулан (знал его с момента рождения) и рубит меня одной фразой: «Все ерунда. Саки были казахами, и только. Андроновцы эпохи бронзы — тоже». Я уже тогда был боец, плакать не стал, буркнул что-то вроде Воланда из Мастера: «Что это у вас, батенька, чего ни хватишься, нет?» Академики похлопали Алькея Хакановича. Но я все ж записал на подкорку инфу и стал задумываться об особенностях этногенеза и языковых изменений. Как происходит, что меняется языковая карта и потомки начинают думать на ином языке, чем их предки. До сих пор об этом думаю. Это потом мы вдолбили народу, что саки — это безусловный рефлекс казахов и сакский царский знак попал в герб Казахстана.
— Расскажите о вашем отце, его находках и роли его поколения в становлении страны.
— Про отца мне что-то трудно рассказывать. В нашей семье не принято воспевать друг друга. Отец совсем ребенком познал нелегкую сиротскую долю, потеряв в коллективизацию всю семью. Он принадлежал к известному роду Шормановых. Его мать была старшей сестрой Каныша Сатпаева. Фактически он вырос в семье знаменитого дяди. После окончания школы в 1942 году его призвали в армию. После краткосрочной учебы в училище связи в Самарканде он стал начальником батальонной радиостанции в 230-й Сталинской стрелковой дивизии, принимал участие в освобождении Воронежа, Донбасса, Одессы, Тирасполя. В июле 1944-го Кемаль Акишев получил тяжелое ранение и после лечения был демобилизован. В 1945 году по совету Каныша Имантаевича поступил на исторический факультет Казахского государственного университета имени С.М. Кирова, а после его окончания ― в аспирантуру института истории, археологии и этнографии АН КазССР. Он был крутым мужиком. Втолковывал, что нужно ставить перед собой мощные задачи.
Известный казахстанский архитектор Бек Ибраев как-то писал, что «Золотой человек» связан с погребальной культурой, из которой у нас скульпторы при конкурсной поддержке акиматов сделали символ казахской атрибутики, что не есть хорошо, как бы дурной знак:
«Будем говорить так: мы в культурном смысле все продукты католического западно-европейского развития — от компьютера до модели поведения. Мы — провинция Запада. Мы — продукт той культуры мышления. Очаг — там. Давайте взглянем на него. Стили в искусстве сменяли один другой. Барокко сменилось классицизмом, тот — модерном. Модерн — постмодерном. И, заметьте, каждый последующий стиль при движении этноса к собственному концу был короче предыдущего. Если барокко существовало 200 лет, классицизм — 150 , то постмодернизм — всего 20 лет. То есть существует спираль развития, и чем меньше виток, тем ближе точка конца. Когда прежняя культура рушится, ее осколки становятся фундаментом новой. Так идет смена этносов. Такова природа этногенеза. Это система. Альтернативы ей нет. Каждый раз в истории этногенеза так поднимались новая религия, новая эстетика, новая культура».
— Что вы думаете об этом?
― На 4-й бековский пассаж, что мы продукты католической и т. п., отвечать не буду. Лень про белого бычка. Мы продукт российской и советской системы и его админустройства. Так же как узбеки или таджики. Мы — провинция СССР.
О «Золотом человеке» как символе я знаю, часто говорил об этом. Его начали раскручивать тогда, когда еще акиматов не было. Бек тут не в теме, а пользуется слухами. Тиражировать везде не стоило, так как значение в итоге девальвировалось. Но вначале это было вполне нормально. Тем более перестраивало сознание, мол, не с ханств, не с шежире в семи коленах, а в глубь веков уходят наши корни. С 70-х годов это начали продвигать в сознание. Я даже разделы в истории КазССР об этом писал, а также о гуннском периоде, арийцах эпохи бронзы, паралингвистических общностях народов древности. Помогали избавляться от исторической ксенофобии и не бояться мыслить в масштабах континентов, а не аулов и махалля. По-моему, достаточно своевременно начали это продвигать. Тогда мало кто даже слышал, скажем, что такое Евразия. А мы уже двигали идеи культурно-исторической общности народов Евразии, задолго до того, как этот термин начали подхватывать политики и журналисты.
— А правду говорят, что дети, когда нашли «Золотого человека», все перевернули и пришлось восстанавливать заново находку?
― Не правда, что все перевернули. Это было в 70-м. Тогда мы уже яму вскрывали. Караулить на ночь оставались Бекен (на фото — прим.) и еще пара молодых археологов. Я тогда на втором курсе был, меня отпустили копать. А на ночь мы уезжали в город, оставляя караулить тех троих. Они, наверное, проворонили, может, и выпили. Пацаны залезли в яму — их было двое, поковырялись наугад, вытащили несколько десятков бляшек с сапога «Золотого человека» — и бежать. На следующий день их вычислили и отобрали бляшки. Потом там милиционер с автоматом караулил. Там кругом турки жили, бандюганы. Они все время лезли на раскоп.
— Как вы относитесь к советскому периоду в нашей истории? Чем для вас была перестройка и падение СССР и как вы оцениваете нашу независимость?
— Многие особо националистически ориентированные казахи и глобализированно настроенные группы, наша молодежь огульно отрицают эту часть истории по причине изначальной кровавости режима, несущего «идеи равенства и братства» через ложь и насилие, припоминают лагеря (Карлаг и АЛЖИР), джуты и репрессии и насильственную русификацию, а наряду с этим и все искусство советского периода.
Во время перестройки был женат, дочка была. Выживали как могли, весело. Жена не стонет и не страдает от тяжелого прошлого. Она тоже пахарь. Тогда школа казахстанской дипломатии создавалась Михаилом Ивановичем Исиналиевым, и она его старый карьерный кадр. Так что мемуаров не будет. В декабристах не состоял, хотя на площадь ходил. Знаю, что там на самом деле было и что потом принялись придумывать. Все же понимаю немножко в мифологии.
— Как пережила археологическая наука годы перестройки и переход к независимости?
― В период независимости наука пришла в мифологическое состояние. Археология никогда не была отдельной наукой, это, скорее, поле приложения разных наук. Она тоже вступила в мифологическое состояние. Хотя была программа президентская, в целом уникальная возможность сделать что-то настоящее. А делали однообразные рапорты и рекламные вбросы. Бизнес на деньги государства, вернее, налогоплательщиков. Хотя кое-кто хорошие дела сделал. Но в основном рапорты вместо научных исследований. Знаю, что многие нувориши стали коллекционерами и археологами. И докторами наук. Академиков у нас на душу населения больше, чем в самых развитых странах мира, где академиков вообще нет. Восток ― дело толстое!
О самых знаменитых находках тоже ничего не знаю, в смысле о которых журналисты чаще пишут. Тогда табун или отряд «золотых людей» должен быть у каждого акима района. На это они даже деньги дают. Нашел в могиле колечко — тут был «Золотой человек» Енбекшиказахского или другого района. Улыбает. Специалистам это неинтересно. Я вот вспомнил, что сильное впечатление было, когда в одном погребении нашел кусок лепешки. Она была вся черная, почти окаменелая, но это был хлеб. Впечатлило больше, чем золотые колечки.
— А что насчет работы в музее?
― В музее я не работаю давно и не собираюсь впредь. Сделали там много полезного, миллион косяков и разгильдяйства за всю историю музея убрали. Но я сомневаюсь, что это заработает. Куда его перевести хотят, что сплетничают или замышляют, меня уже мало интересует. Пациент, скорее, чем… Работать там вредно для нормального сознания.
— На вашу деятельность отчасти повлиял Алан Медоев, изучавший каменный век. Расскажите об этом.
― Он внедрил в сознание имя Сары Арка, помимо геологических открытий. Я и археологом-то стал в значительной мере не по наследству (собирался в геологию или биологию), а потому, что случайно прочитал, чуть ли не в 10-м классе, его одну статью о палеолите Сары Арка. Там он описывает серии каменных орудий палеолита ашельской фации леваллуа (что само по себе звучит загадочно), доказывает, что им под миллион лет и их много. И вдруг пишет: «Большие батальоны всегда правы». В сноске — «Наполеон Бонапарт». Я прочитал и думаю: да, есть в этой археологии что-то красивое. И пошел на истфак, куда отец настоятельно предлагал, говоря, что в археологии я найду применение своим гео- и биогенам.
Потом я погрузился в тематику, были уже как коллеги друзья отца ― великие люди, ученые разных профилей из бывшего СССР. И тут я зафрендился с Аланом вживую. А в детстве я его не помню, он был большой дядька, а я с рогаткой бегал. И мы начали общаться уже точно в принципах академизма прежних времен. То есть понимая с полуслова идею и без субординации и поклонов, как общаются ученые во всем мире. Написал ему первую рецензию на «Гравюры на скалах». Потом он попросил написать отзыв на его «Отчет «Геохронология палеолита Южного Казахстана». Его уже травили в ГИНе, где он работал. Отчет потом издал Георгий Церенович, его отец, после смерти Аланчика.
Последний раз я его видел в день смерти. Шел мимо общества охраны памятников домой на Фурманова — Виноградова. В обществе мы все тогда тусовались. Там тогда председателем был Ануар Алимжанов и еще много хороших опальных людей. Идет Алан и кричит: «Алишер! Что-то я себя паршиво чувствую» — и смеется. А я ему: «Алан Георгиевич! Нужно завязывать с бормотухой (он пил сухое вино обычно, хорошее вино с Кавказа), водка легче». «Думаешь, пора на водку?» И смеется. Он вернулся домой и умер. Похоронили. Что-то главное оборвалось. Один его старый корефан-«фехтун» (Алан занимался фехтованием, по-моему, на саблях) хотел положить в могилу шпагу. Не положили. А его художник Аркадий Горбатов потом со мной по экспедициям ездил долго. Все. Больше ничего не помню.
— А сейчас есть молодые волки?
― Новые волки… Поколение, которые приходит сейчас, — это не волки, это проблема суверенитета. Хотя есть пофигисты, которым все равно до болтовни о панацее языка, вечном кочевье, казахах-шумерах. При любом раскладе это поколение оптимальнее, оно лучше понимает возможные тренды, чем те, кто жил в 80-е–90-е. Они, видимо, потерянное поколение. Ждать чего-нибудь особенного, по-моему, не приходится. Из них как раз золотую молодежь лепили. А надо было гвозди учить вбивать. Шутка.
— Каким вам видятся реальность и перспективы в развитии нашей страны?
― Будущее наше тревожно. Есть ощущение, что строительство государственности под угрозой. Мы забалтываем проблемы и не ощущаем государство, на самом деле мы живем в виртуальной реальности. В нас закваска не образовалась — одно только нытье и подражательство. И это может привести к печальным итогам.
Думаете, если назвать страну Тысячелетней эль или Великая Укрия она будет существовать вечно? Есть возможность быть химерой. Как историк, я это знаю.