Закон об «иностранных агентах» предложила принять в Казахстане депутат Смирнова. Разбираемся, почему мажилисмены внезапно озаботились иностранным влиянием.
Ярким борцом с «иностранными агентами» в Казахстане оказалась депутат Ирина Смирнова — в прошлом учитель, а ныне парламентарий. Именно она направила запрос премьер-министру с предложением принять закон об иностранных агентах. В своей риторике Смирнова упоминала такие слова, как ценности, либерализм и толерантность, а также говорила о врагах, враждебных силах и деструктивном влиянии на страну.
«Мы не позволим выдавать навязывание чуждых ценностей за толерантность, в которой казахстанцы и так главные эксперты в мире, а пропаганду – за независимую журналистику», — заявила депутат Ирина Смирнова.
Смирнова заявила, что бояться не за чем, дескать такой закон об иностранных агентах – есть во многих странах. Например, такого рода законы работают в Израиле с 2016 года, в Китае с 2017 года, в Австралии с 2018 года, в Великобритании с 2023 года, во Франции с 2024 года.
«Одним из образцовых законов в отношении лиц, действующих в интересах иностранных субъектов, считается Закон США «О регистрации иностранных агентов», принятый еще в 1938 году. Закон распространяется на такие сферы, как политическая активность, информационные услуги, политическое консультирование, сбор и раздача финансовых средств, предоставление интересов иностранного заказчика перед любыми ведомствами, госслужащими США или членами конгресса», – подчеркнула депутат.
При этом Смирнова не упомянула ни действующий абсурдный закон об «иностранных агентах» в России, ни реакцию в Кыргызстане и Грузии, где этот документ был воспринят как аналог российского. Даже выступая перед журналистами, она не смогла убедительно доказать, что Казахстан не последует тому же пути.
Выражение «иностранный агент» воспринимается как нечто вроде шпиона, считает политолог Талгат Калиев.
«Я сомневаюсь, что идея об «иноагентах» получит поддержку. Само это понятие уже несет негативный оттенок, прочно ассоциируясь с российским опытом. Казахстану не нужен еще один инструмент, способный расколоть общество», — отметил эксперт.
Говоря о российском опыте, политолог имеет виду, то, как трактуется закон об «иностранных агентах» в России, где документ по сути превратился в инструмент подавления свободы слова. Именно выражение мнения стало главным критерием для внесения в проскрипционные списки, а получить статус «иноагента» можно просто за инакомыслие.
Обладатели статуса ИА лишены возможности получать государственную поддержку, участвовать в госзакупках, работать с несовершеннолетними и даже создавать для них продукцию — например, писать детские книги. В результате из России уехали признанные «иноагентами» деятели культуры, искусства, выдающиеся журналисты и ученые. Закон нанес серьезный удар по медиа: доходы многих изданий упали на 80%.
Сегодня быть «иноагентом» в России — хуже, чем быть одноименным осликом в «Винни-Пухе». Ежеквартальные отчеты, которые необходимо отправлять исключительно в бумажном виде, вручную прошивая их ниткой, штрафы за малейшую ошибку и угроза уголовного преследования при двух нарушениях — все это делает статус «иноагента» настоящим клеймом.
Эксперты считают, что в Казахстане уже существует достаточно инструментов для контроля таких организаций, и дополнительная регистрация «иноагентов» может стать лишь способом политического давления.
«Если правоохранительные органы выявляют деструктивную деятельность, у них уже есть все законные механизмы для расследования. Дополнительные ярлыки не нужны», — утверждает Калиев.
Умбеталиева Толганай, политолог и генеральный директор Центральноазиатского фонда развития демократии, обращает внимание на политический контекст.
«На мой взгляд, тема с этим законом сейчас неактуальна в Казахстане. Однако используется ситуация в США, где закрывают USAID и программы по развитию инклюзии и разнообразия. Пользуются моментом, чтобы усилить контроль над гражданским сектором», — считает политолог.
Эксперт по международным отношениям Таир Нигманов тоже сомневается в необходимости нового закона.
«Я думаю, что на данный момент эта идея неактуальна, поскольку деятельность НКО и НПО, особенно финансируемых из-за рубежа, и так то жёстко регламентируется. Это происходит давно — после постсоветских революций и событий «арабской весны». Наше законодательство в этой сфере значительно ужесточили, так что вводить дополнительные механизмы контроля просто нет смысла», — говорит Нигманов.
Политолог Досым Сатпаев указывает на скрытые риски принятия такого закона.
«Проблема закона об иностранных агентах не в механизме финансового контроля, поскольку это нормальная практика для развитых политических систем. Такой закон есть в США, его разрабатывают и в ЕС. Проблема в том, что в авторитарных системах, к которым относится Казахстан, главная цель такого закона — не контроль над реальными лоббистами иностранных интересов, как в США, а использование его в качестве инструмента давления на неугодных, как в России».
Досым Сатпаев отмечает, что в Казахстане до сих пор отсутствует законодательное регулирование лоббизма.
«Если кто-то хочет принять закон об иностранных агентах, то, прежде всего, необходимо принять закон о лоббистской деятельности. Это нужно, чтобы контролировать всех лоббистов, как внутренних, так и иностранных. Однако власть избегает введения правового контроля за лоббизмом в государственных структурах», — утверждает политолог.
Сатпаев добавляет, что без прозрачности в лоббистской деятельности невозможно законно навешивать ярлыки «иноагентов», если не доказаны факты лоббирования интересов иностранного государства или организации.
«Власть не хочет сделать прозрачной деятельность серых кардиналов и агентов влияния в высоких чиновничьих кабинетах. Но если нет доказательств, подтверждённых законом, как можно применять такие ярлыки?» — заключает Сатпаев.
Политолог Андрей Чеботарев сомневается, что такой закон может быть принят в Казахстане.
«Сейчас у нас уже сокращается количество иностранных донорских структур, финансирующих неправительственные организации. Пару лет назад прекратил деятельность «Фонд Сорос-Казахстан». Сейчас ситуация с USAID остаётся неопределённой, но если эта организация закроется, это может привести к сокращению финансирования для других донорских структур, поддерживающих казахстанские общественные организации», — объясняет политолог.
«В Казахстане сформировалась иная форма диалога с властью через соцсети и легальные публичные инструменты. «Слышащее государство» достаточно хорошо функционирует, что продемонстрировал президент на фоне обсуждения повышения ставки НДС. Я думаю, что аналогичным образом сейчас идёт мониторинг реакции общества. Это всего лишь мнение одного депутата, и я не думаю, что вся палата поддерживает его единогласно», — считает политолог Калиев.
Таир Нигманов не видит высокой вероятности, что Казахстан пойдёт по российскому сценарию.
«В России статус «иноагента» предлагали присваивать не только за иностранное финансирование, но и за определённые взгляды, поддержку западных ценностей. В Казахстане такая практика маловероятна. Да, отношение к некоторым иностранным фондам настороженное, но власти не имеют оснований копировать российский опыт», — говорит он.
Умбеталиева Толганай также подчеркивает возможные последствия.
«Политический раскол между властью и оппонентами сохранится. Хотя Токаев обещал демократические реформы, этот закон — шаг в противоположную сторону. Вопрос в том, как отреагирует население. Социологические опросы показывают, что уровень доверия к гражданскому обществу и международным НПО невысок. Поэтому протест против этого закона может и не состояться», — предполагает Умбеталиева.
Чеботарев также отмечает, что принятие подобного закона на постсоветском пространстве будет воспринято как отход от многовекторной внешней политики Казахстана.
«На постсоветском пространстве подобные законы сразу ассоциируются с российской политической практикой, что для Казахстана невыгодно. Это сигнал, что страна отходит от многовекторности во внешней политике», — утверждает эксперт.
