Любой человек боится потерять свободу. А те, кто уже много лет живут в неволе, боятся вернуться к ней. Корреспондент ИА «NewTimes.kz» Екатерина Мостовая побывала в женской колонии в поселке Коксун Карагандинской области и узнала, зачем женщины идут туда работать, а еще познакомилась с жительницей Жезказгана, которая спустя 15 лет вышла на свободу и теперь заново начнет свою жизнь.
Прошло более 60 лет, но аббревиатура Карлаг по-прежнему звучит пугающе. К счастью, от исправительно-трудового лагеря, где в страшнейших условиях были заключены дети «врагов народа», остались только страницы в учебниках истории.
Но учреждение никуда не делось — после закрытия Карлага оно превратилось в женскую колонию в 1960 году. Сейчас это учреждение АК-159/9.
Колония расположена в поселке Коксун — примерно в 80 км от Караганды. Чем ближе подъезжаешь, тем более пустынной становится дорога.
Зато совсем рядом с колонией находится крестьянское хозяйство — ему отчего-то решили дать название «Шанс». Хотя такое «имя», пожалуй, как раз подошло бы исправительному учреждению.
В день нашего приезда — 4 марта — шанс начать новую жизнь появился у 64-летней Натальи из Жезказгана. Она провела в колонии целых 15 лет — попала за убийство. Вспоминать об этом отказалась.
«Здесь слишком много времени обдумываешь»
Наталья родилась в Киргизской ССР, но когда ей было 8 месяцев — родители привезли ее в Жезказган.
«Детство трудное было. Многодетная семья — четверо нас было. У меня есть сводный брат, но мы никак не общались с самого детства. Трое сестер нас было, я из них старшая. Но сестры умерли, одна — в 2007 году, другая — в 2008», — говорит Наталья.
За 15 лет женщина растеряла всех, кто у нее был. Одни сами ушли из ее жизни, другие уже скончались.
«Пусть я бедная, пусть у меня сейчас нет родственников. Я бы хотела найти, но не знаю, где они», — произносит Наталья, но ее последние слова почти не слышны из-за нахлынувших слез.
Наталья давно научилась жить с утратой — 15 лет назад она потеряла свою дочь. Об этом я узнала случайно, спросив, чем она занималась до тюрьмы. Меня интересовало, работала ли она, но Наталья вдруг решила поделиться очень личным.
«Что я делала? Честно сказать? Я год и 7 месяцев пила беспробудно перед тюрьмой — у меня умирала дочь. Когда я попала сюда — она умерла. Туберкулез. Она 3 месяца до 19 лет не дожила.
Есть еще дети, но я не знаю, где они. Потеряли следы друг друга. Пока была в ЛА 155/4, до октября 2009 года еще общались. А когда сюда попала — перестали. Я искала, подавала запросы на розыск, но не нашла. Кого не искала — умерли. Это страшно», — откровенно призналась женщина.
Дружбы настоящей, по ее словам, в колонии не бывает. «Уходят за забор и не вспоминают», — говорит женщина.
«Зато здесь, бывает, называют друг друга бабушкой, мамой и дочкой. Здесь есть девочка, она похожа на мою Настеньку — дочь, которая умерла. Мы тянулись друг к другу, как мать и дочь, но она молодая, я старая, не могло быть там общения и дружбы», — уверяет Наталья.
Жизнь в неволе — совсем иная система координат. Здесь очень много времени на размышления. И Наталья — не исключение в этом вопросе. За 15 лет она успела многое обдумать.
«Я поняла здесь жизнь. Здесь слишком много времени обдумываешь — где ты ошибся, где ты правильно поступил. И стараешься не делать ошибки больше. Любому человеку нужно много времени на это.
Здесь почти каждая судьба поломана, почти каждая сама свою судьбу поломала. И я в своей жизни в чем—то виновата, но не полностью.
С какой мыслью я просыпалась… у меня были мои больные. Я хотела, чтобы они были здоровыми. Я жила этой жизнью. Существовала, вернее. Но именно этой. Не каждый человек здесь думает за другого. Хотят отделиться. И я не была ни с кем и со всеми одновременно.
Я на все реально смотрю. Я не ловлю звезд с неба, но знаю, что мне надо выйти, у меня есть цель — жить нормальной жизнью», — признается женщина.
За годы несвободы Наталья не только многое обдумала, но и перечитала множество книг. А еще немного мечтала.
«Мечта была в детстве, да, но мне ее мама не дала реализовать. Я мечтала быть юристом. Но не суждено было.
Здесь я читала книги, журналы. Мечтала. Потом мои больные появились — надо было водить их в медсанчасть, чтобы каждая получила лекарства и помощь.
Из книг я беру то, что надо для жизни, а остальное откидываю. Если бы люди читали чаще, они бы понимали, что такое жизнь. Что им надо, а что нет. Книги я все люблю.
Когда чем-то занимаешься — время пролетает незаметно. А если еще и стремишься к чему-то — еще быстрее летит», — говорит она.
Людей на свободе, конечно, страшит сама мысль о неволе. А вот тех, кто долгие годы провел в колонии, больше пугает долгожданная, но неизвестная и давно забытая свобода.
«Страшно ли было здесь? Мне сейчас страшнее — выходить. Здесь режим, абсолютно все делается для того, чтобы человек почувствовал и осознал то, что он не знал там.
Здесь мне не было так страшно, как мне сейчас страшно. Я не знаю, что там будет, как там будет. Но я настырный человек, упрямый — если здесь прорвалась за 15 лет, то и там прорвусь», — уверенно сказала женщина, которая вот-вот окажется на свободе. Впервые за 15 лет.
«Когда знакомые жалуются на жизнь — мне смешно»
Сейчас в колонии отбывает срок 441 женщина. Лимит — 800, но совсем недавно там было и 2 тыс 200 человек, а в 2017 году — 810. На статистику так повлияла гуманизация и изменение законодательства.
В этом учреждении отбывают срок и за финансовые преступления, и за тяжкие телесные повреждения, и за убийства. Некоторые попали сюда из-за наркотиков.
Кстати, недавно этапировали женщину, которая вместе с сожителем насиловала 13-летнюю дочь и снимала детскую порнографию. Ей предстоит провести здесь 16 лет.
Читайте также: Вынесен приговор родителям, насиловавшим свою дочь в Караганде
«К труду они здесь не особо тяготеют, но есть швеи, кто-то печет хлеб для столовой, есть волонтеры, которые помогают медперсоналу, ухаживают за тяжелобольными, некоторые убираются и подметают.
Мы говорим, что волонтерство поощряется, конечно. И у них есть право выбора — хочу я работать или нет. Некоторые отправляют заработанные деньги мамам и детям. Тратят свои деньги в местном магазинчике», — объясняет заместитель начальника по воспитательной работе подполковник юстиции Оксана Лаптева.
Женщинам каждый месяц выдают прокладки, туалетную бумагу, зубную пасту, щетка меняется раз в 3 месяца, полотенце с такой же регулярностью, а также туалетное мыло и хозяйственное.
В отрядах идеальная чистота — то ли тщательно подготовились к гостям-журналистам, то ли и правда блюдут такую гигиену. Но такими белоснежными простынями может похвастаться не каждая хозяйка.
Жанагуль Бейсембаева — начальник отряда отдела воспитательной и социально-психологической работы среди осужденных. Она работает здесь уже 12 лет — начинала секретарем в суде.
«Папа милиционер был, хотела всегда форму надеть, но он говорил «не надо». Но в итоге я все-таки пришла сюда — в 2008 году. Здесь больше начинаешь ценить свою семью и друзей, каждую мелочь, ставишь себя на их место и радуешься, что ты по другую сторону.
Когда знакомые жалуются на жизнь — мне смешно. Самое ведь главное — быть свободным и иметь близких. Но отпечатки оставляет работа — становишься жестче, конечно. Дома надо уметь перестроиться», — признается женщина — майор юстиции, на минуточку.
«Зона — это грязь»
Напоследок мы идем побеседовать с контролером группы досмотра Гульмирой Бексеитовой. Она тот человек, который проверяет все, что приносят осужденным их родственники.
Первым делом женщина хвастается рентген-аппаратом — такого почти нигде нет. Он просвечивает тело и показывает спрятанные запрещенные предметы в самых потайных местах. Возле него мы и присаживаемся побеседовать.
«Я всегда мечтала форму надеть. У меня дяди-тети были в отставке уже, я на них смотрела и хотела также», — признается Гульмира.
Мечту свою она исполнила — носит форму сотрудницы колонии уже 20 лет.
«Начинала в СИЗО контролером в режимном отделе в Караганде. Мужа после окончания вуза отправили работать, нам пришлось переехать, и я сюда переводом пришла. Не надоедает, мне нравится. Опасная работа, надо досматривать внимательно. Люди разные бывают, и фантазия у них разная.
Мне нравится здесь общаться с людьми, у каждого свои эмоции. Родственники приезжают, мы их знаем, как родных. Дети осужденных растут на наших глазах.
Работать грустно. Иной раз плачем, когда, например, приезжают дети — она его лет 10 не видела, их встреча всегда за живое берет. Последний раз я плакала неделю назад!» — смеясь и смущаясь, поделилась женщина.
Работу у Гульмиры вообще эмоциональная. Она всегда видит встречи осужденных с их родными — и мужчины дожидаются жен не так часто, как хотелось бы, говорит она.
«Мужчины редко ждут. Дожидаются обычно родители и дети. Есть криминальные новости, они знакомятся там, переписываются, потом выходят на свободу и женятся. Но редко такие браки держатся.
Характер у меня, конечно, здесь стал строже. Если бы отмотать все назад — я бы пошла в детский сад, но не сюда. Зона это же грязь. Я бы не пришла», — подытожила Гульмира.
Когда мы уже уезжали из женской колонии в Коксуне, там осталось 440 женщин — на одну меньше. Наталья уже вышла на свободу и поехала на родину — в Жезказган. Там ее ждали сотрудники Центра социальной адаптации и новая жизнь.
«Два дня отдохну и буду ходить по инстанциям — добиваться пенсии, делать документы. Буду вставать на ноги, потом постараюсь, чтобы была квартира. И спокойствие», — подытожила Наталья.
