Месяц назад прошло несколько обсуждений генплана Алматы до 2040 года. Они проходили за закрытыми дверями от широкой общественности и горожан. В этой связи корреспондент ИА «NewTimes.kz» Ася Нуриева решила узнать экспертное мнение и поговорила с известным казахстанским архитектором кандидатом наук Лейлой Рахимжановой. Именно ее интервью журналисту Ирине Каримбаевой 15 сентября 2015 года побудило автора обратиться к архитектору. Прослушав его, стало понятно, что все поднимаемые там вопросы остаются актуальными и нерешенными по сей день. А хаотичная застройка высотными зданиями в зонах разлома и верхней части города, преграждающими циркуляцию воздуха для мегаполиса, продолжается устрашающими темпами.
— Лейла Шаймерденовна, что изменилось в политике генплана на сегодня с момента вашего интервью 9-летней давности. Тогда вы говорили, что генплан — это научно обоснованный документ и вы не заметили, чтобы проводились какие-то научные исследования, например, проведение социологического опроса населения и анкетирование, при помощи которого можно было бы определить места притяжения людей.
— Да, анкетирование помогает определить привлекательные места для горожан, их мобильность, коммуникабельность, занятость и общее отношение горожан ко многим вопросам города: экологические, социальные, инженерно-технические, пространственная организация среды и т. д. Это обеспечило бы более верное принятие градостроительных решений. В некоторых городах Европы анкетирование проводится регулярно, что дает возможность видеть динамику изменений ситуации в городе. Во всяком случае у нас в городе такие исследования не публиковались. Генплан в то время не выносился на общественное обсуждение. Только последние 2-3 года анкетирование, опрос населения начали проводить, а также общественные слушания.
В 2018 году, работая в ТОО «НИИ «Алматыгенплан», мне довелось ознакомиться с пояснительной запиской генплана. Это был многотомник, в составлении которого участвовали многие профессионалы и ученые города. Я читала и удивленно говорила Куралай Тулебаевне: «Здесь же все написано, почему это не внедряется?» Мне показалось, что отсутствует какая-то система. Пояснительные записки зачастую кладутся на полки, а реализовывается что-то другое. В этом сыграло роль и то, что генплан долго не утверждался, оттого и происходит хаос в застройке и сегодня. Но даже в процессе разработки генплана возникали споры между разработчиками, например, Баян Туякбаева, разработавшая вместе с Алексеем Проскуриным восемь томов по истории города и сохранению архитектурного наследия, возмущалась, что дороги проходят прямо через памятники архитектуры и археологии. На что Евгений Васякин говорил, что дороги невозможно проложить по-другому. Споры всегда будут, не спорит лишь тот, кто ничего не делает.
Любой генплан начинается с функционального зонирования. Это знают все архитекторы. Тем не менее не все зоны в генплане города показаны, например, зоны влияния катастрофических явлений — землетрясений, оползней, селей. Иначе почему так много жилых и общественных зданий построено на тектонических разломах? В свое время я говорила об этом и в качестве примера приводила тогда гостиницу InterContinental (на Тимирязева и Желтоксан), которая стоит на перекрестке трех разломов. В последнее время в интернете можно встретить карту тектонических разломов Алматы, а лет 10 назад она не всем была доступна. Вот одна из них, взятая из статьи Елены Коэмец «Над пропастью во лжи. 104 ЖК построено в Алматы на тектонических разломах».
О более 1100 зданиях, расположенных на 27 тектонических разломах в Алматы, говорит заместитель акима нашего мегаполиса Аскар Амрин. Турецкое землетрясение активировало внимание наших людей. Поэтому меня удивляет, почему ТОО «НИИ «Алматыгенплан» осталось спокойным к нашим предложениям по защите города от землетрясений. Я ведь специально создала научный совет при институте, чтобы объединить ученых города для решения градостроительных проблем, в том числе сейсмических.
В интервью Ирине Каримбаевой я говорю, что «специально привела к кафедральному собору, потому что в свое время я начинала свою проектную практику с участия в реконструкции этого здания». Почему он уцелел от сильного землетрясения в 1911 году? А потому, что там, помимо остроумной конструктивной схемы, были траншеи, которые гасили влияние сейсмики. При исследовании были обнаружены трещины, которые прямо направлялись на собор, но потом отклонялись, огибая его. Мы имеем такой прекрасный пример, почему же его не используем?
Советский архитектор Андрей Зенков писал, что «при грандиозной высоте собор представлял собой гибкую конструкцию. Колокольня гнулась и качалась, как вершина высокого дерева, и работала, как гибкий брус». Для погашения боковых сейсмических ударов были придуманы смягчающие устройства в траншеях в виде валунов, песка и гальки.
Раньше существовала карта желтых линий, сейчас она вообще забыта. Это граница завалов зданий в случае землетрясения, где должны оставаться промежутки для транспорта и миграции населения. В советские времена существовали организации, которые производили эти расчеты. Но сейчас они расформированы. В последнее время стали упоминаться желтые линии, тем не менее, возводится, вопреки им, плотная застройка, которая в случае землетрясений перекроет все эвакуационные пути.
Похожая идея с траншеями была предложена казахстанским ученым, доктором технических наук Жумабаем Байнатовым, за плечами которого более 900 научных работ и 130 авторских свидетельств и патентов. Мы таких великолепных ученых имеем в своем городе и не хотим использовать их знания. На основе их работ мне пришли идеи, как развить защиту от землетрясений на градостроительном уровне, как усилить горно-долинную циркуляцию воздуха для аэрации города и многое другое. Но мне так и не удалось расшевелить своих коллег из научно-исследовательского института «Алматыгенплан».
Как видите, спустя 10 лет после интервью с Ириной Каримбаевой к архитектурно-градостроительной науке у нас продолжают относиться плохо, хотя властями сейчас реализуется Концепция развития науки Республики Казахстан на 2022–2026 годы.
— Вы сами работали в генплане Алматы? Как оцениваете их работу?
— Я приложила много усилий по развитию науки в НИИ «Алматыгенплан»: сделала аккредитацию для института, создала научный совет, объединяющий интеллектуальные силы города для решения градостроительных проблем, связалась со многими учеными, наметила совместные темы, начала развивать международное архитектурно-инженерное движение для поднятия престижа института, подготовила письма для получения инвестиций в соответствии с вышеуказанной концепцией по поддержке науки. Но оказалось, что все это нужно было только мне одной, хотя институт называется научно-исследовательским, а не просто проектным.
— Почему вы ушли оттуда?
— Я писала служебные письма о том, что я одна не могу быть всем институтом. Никакой поддержки мне не оказывалось, поэтому мне одной приходилось разрабатывать очень большие, насущные для города темы, в которых должны были участвовать целые группы. Почему руководителей не заинтересовало решение защиты от землетрясений, очистки воздушного бассейна города от смога, знание истории города, создание инновационных проектов и т. д., я так и не поняла. Устала я тащить на себе работу ленивых и безответственных начальников, которые подводили, не выполняли договоренности, в результате чего мне приходилось многое переделывать, писать новые главы буквально за пару дней. К тому же очень странно, что акимат спускает своих людей не по профилю, например, назначил директором по науке человека без ученой степени и совсем не архитектора. Какие архитектурно-градостроительные концепции он сможет развивать? Могли бы его советником назначить, не уничтожая меня с большим отечественным и зарубежным опытом научно-проектной деятельности и знанием шести языков. За рубежом меня высоко ценят совсем чужие люди, присуждают награды, а тут у себя на родине превращают в ничто. Сколько это будет продолжаться? Считаю, что все руководители и вышестоящие инстанции должны знать, что такое научно-исследовательский институт, а затем уже им руководить.
— Почему необходимо знать историю архитектуры?
— После вуза, прежде чем начать проектировать, я устроилась на работу в научно-реставрационные мастерские министерства культуры КазССР для того, чтобы изучить наши архитектурные памятники и применить эти знания в практике проектирования.
К сожалению, наши современные архитекторы не изучают и не знают архитектуру. От этого незнания появляется много неправильно спроектированных и неправильно поставленных домов. К примеру, Дворец Ленина — шедевр мирового значения. Почему мирового, потому что между Советским Союзом и Западом была холодная война и на Западе не публиковались никакие архитектурные шедевры Советского Союза, хотя Малбагару Мендыкулову удалось опубликовать статью в японском журнале. И вдруг неожиданно выходит публикация о нашем Дворце Ленина в знаменитом зарубежном журнале L'architecture Aujourd'hui. Это был удивительный журнал о теории и практике архитектуры, который мы изучали не в оригинале, а в ксерокопиях. Так вот этот журнал опубликовал фотографии нашего алма-атинского Дворца Ленина. В одночасье он получил всемирную известность.
Дворец являлся символом международных архитектурных течений того периода. В нем можно было увидеть закономерности, которые использовали в своем творчестве Ле Корбюзье и Кензо Танго. Он, как Парфенон, выразил общий стиль той архитектуры, которой прославилась та эпоха. А что мы сделали? Мы потеряли наш шедевр, вместо того чтобы им гордиться. Сегодня он стал как все обычные здания.
Это произошло из-за неосведомленности о правилах реконструкции. Существуют разработанные правила сохранения архитектурного облика и их адаптации к современной среде. Нам сейчас говорят: «Это территория частников, они что хотят, то и делают!» Ничего подобного! Архитектурные памятники прежде всего принадлежат народу, и нужно спрашивать его мнение.
Вот мы сейчас на Кирова, очень красивое здание, хотя оно не в списке архитектурного наследия. А ему и не нужно, чтобы оно было в списке, потому что в Афинской, Вашингтонской хартиях, ЮНЕСКО и других документах по охране памятников говорится, что и рядовая застройка является памятником архитектуры, т. к. она создает среду. Золотой квадрат Алматы по этим документам весь является единым архитектурным памятником, который не подлежит сносу.
В 1992 году специально был издан закон, чтобы уберечь наше архитектурно-историческое наследие от притязаний субъектов рыночной экономики. Но в 1985 году неожиданно закрывают 57 учреждений и организаций, которые занимались как раз-таки изучением, реставрацией и охраной этих памятников. И стало некому их защищать. Дальше идет внедрение проектов этих бизнесменов в застройку и уничтожение нашего архитектурного наследия.
Например, уникальное поселение Бутакты. Казалось бы, мы должны изучать это древнее поселение мирового значения, откуда произошло само понятие урбанизма, о котором пишет в своей книге «Алматы: древний, средневековый, колониальный, советский этапы урбанизации» заслуженный архитектор Казахской ССР Баян Туякбаева в 2008 году, и она доказывает это. Имея такие уникальные объекты именно в Алматы, мы могли бы привлечь сюда туристов. Я там жила и знаю, что их может привлечь. В Астане много зданий, которые являются копиями того же Лас-Вегаса. Зачем иностранцам приезжать и смотреть на копии зданий, которые у них красивее? Они хотят увидеть уникальные памятники, которых у них нет! Мы должны гордиться градостроительным памятником Бутакты, а у нас, наоборот, его уничтожают.
Я разговаривала с археологом Александром Горячевым, который делал раскопки в Бутакты. Он сообщил, что из восьми поселений шесть уже застроены коттеджами. Он писал в акимат, предлагал создать там археологический парк, а коттеджи расположить вокруг этого парка — отличная идея. И почему к нему не прислушались?
На планерках в ТОО «НИИ «Алматыгенплан» я уже несколько лет говорю о том, чтобы остановить там строительство, специально организовала встречу Александра Анатольевича с начальником научного отдела «Алматыгенплана» Жанатом Айтлеу, который, казалось бы, болеет за наше наследие, но с тех пор прошло три года и ничего не сделано. Почему?
К сведению: 10 ноября 2010 года был утвержден новый государственный список памятников истории и культуры местного значения города Алматы, одновременно с которым все предыдущие решения по этому поводу признали утратившими силу. В этом постановлении сохранен статус памятника местного значения поселения Бутакты. Границы охранных зон утвердили в 2014 году. В 2015 году поселение Бутакты-1 вместе с еще четырьмя археологическими памятниками было исключено из списка памятников истории и культуры. При этом поселение Бутакты-2 в нем осталось, тем не менее, и ему грозит опасность быть застроенным коттеджами. И кто виноват в этом?
— Лейла, можно ли утверждать, что генплан не включает целый комплекс факторов?
— Да, и это, к сожалению, уже много лет происходит. И я на разных конференциях, градостроительных форумах высказывалась о том, что это наш город, давайте учитывать все факторы. То есть архитектор должен решать комплексно многие вопросы градостроения. Он должен решать социологические, экологические проблемы, создание городской среды, формообразование архитектуры, психологического влияния и визуального восприятия одновременно. Случайно поставленные дома разваливаются. Вопросов много!
Почему я разработала инновационные проекты по очистке смога. Да потому что это наш дом! Каждый из нас убирает свой дом, стыдно же жить в грязном доме. Но почему к городу не относятся как к собственному дому? Почему я одна, почему этого не делают другие? Стыдно должно быть каждому архитектору за то, что наш общий дом загрязнен. Разве не архитекторы должны защищать город? Так нет, они подписывают сносы, причем дважды получают деньги. Один раз, чтобы якобы сохранить Алматы, а я помню, когда я сюда приехала, составляли проект защиты Алма-Аты... А теперь эти же самые люди подписывают, чтобы эти архитектурные памятники сносили. Вот здание союза архитекторов снесли!
На конференциях я объясняла: ребята, мы должны знать физику. Есть простые правила о контрастных зонах. Почему мы их в городе не применяем? Элементарно: тень и солнце — уже создается движение потоков. Давайте это разумно применять, тем более самой композицией можно сделать, чтобы ветер рассеивался или концентрировался. В компетенцию архитектора входят и психология, и геометрия, и математика, и физика. И я это все изучаю, а они не хотят это знать и слушать. Я им бесплатно создаю эти проекты, а они готовое не могут применить…
Понимаете, все города не должны быть похожими друг на друга. Ведь природа, окружающая среда разные. Архитектура должна быть результатом той местности, для которой проектируется объект, поэтому нельзя копировать. Здесь много вопросов и о городской среде, и об экологической среде. И все это необходимо научно исследовать и применять в проектах.
— Проводятся ли у нас научные исследования?
— Они проводятся в вузах по грантовому финансированию, но в проектных институтах нет, иначе мы бы видели инновационные проекты. А их нет! Вот, например, я работала в «Куат-Проекте», где специально открыли научный департамент. У них было множество возможностей сделать что-то полезное для Алматы. Но директоры загубили этот департамент, не поддержав мои предложения, в том числе и антисмоговый проект «Тау-Самал», за который, кстати, они получили премию и до сих пор молчат об этом.
— Какой выход вы видите из сложившегося положения?
— Выход вижу в развитии архитектурно-градостроительной науки. Именно с этой целью открылся научно-исследовательский институт «Алматыгенплан», но мы увидели там игнорирование науки. Что тогда говорить о других проектных организациях? Такое отношение тормозит развитие страны. Вроде бы среди нас много хороших людей, но они продолжают проталкивать на должности только своих людей, также проталкивают проекты только своих друзей, не замечая при этом вокруг более достойных. Это серьезная болезнь наших коллег, в которой кроется недостаточно широкий, государственный кругозор. Поэтому сегодня практически во всех проектах мы видим отсутствие предварительных научных исследований и внедрение инноваций. А ведь в древности архитекторы были универсальными личностями настолько, что правили государством, как, например, автор ступенчатой пирамиды в Египте — зодчий Имхотеп. Он также был астрологом, врачевателем и пророком. А какие пророки выйдут из нас?
Хорош ли, плох ли для жителей город, зависит от моральных качеств директоров института, руководителей акимата. Когда-то у наших предков они были на высшем уровне, когда город был жреческим и имел глобальное правление. Об этом нам и сегодня сообщают японские, тибетские, непальские монахи и вопрошают: «Когда вы разработаете и привезете новые доктрины? В мире происходит сильное падение моральных нравов». Так вот выход у нас один — выработать новые доктрины, в том числе и архитектурные, которые возможны лишь при высоких моральных качествах разработчиков.
