За годы независимости в Казахстан переселилось более миллиона этнических казахов из Каракалпакии, Китая, Монголии, Ирана, Афганистана. Но, несмотря на многочисленные программы по их адаптации, включающие в том числе и финансовую поддержку со стороны государства, далеко не все из них смогли и захотели полноценно интегрироваться в казахстанский социум, передает ИА «NewTimes.kz».
Оказавшись вне его пределов, кандасы стали своего рода кастой со своим укладом, принципами и понятиями, нередко агрессивно настроенной, активно ретранслирующей и даже насильно насаждающей свои правила в действующий общественный договор, что все чаще выливается в крупноформатные социальные конфликты, создавая серьезные риски дестабилизации.
В плену иллюзий
Спустя три десятилетия после начала активного возвращения этнических казахов в Казахстан становится понятным, что сами репатрианты заинтересованность в них исторической родины наделили не свойственной ей мифами, что привело к серьезному дальнейшему искажению реальности, погрузив их в мир завышенных ожиданий и бесплодных иллюзий.
Очевидно, что большинство из них полагало, что этническая принадлежность сама по себе станет для них путевкой в новую, более обеспеченную жизнь, а самопозиционирование в качестве единственных истинных хранителей национальных традиций, культуры и языка обеспечит всеобщий почет и уважение.
На деле же им пришлось столкнуться с осознанием того, что имеющиеся у них стартовые условия не вписываются в существующие на их исторической родине социально-экономические и социокультурные реалии. Для того чтобы сыто есть, сладко спать и купаться в лучах всеобщего к себе уважения, генам, как минимум должны прилагаться профессиональные навыки и компетенции, как максимум — хорошее образование и востребованная профессия.
Безусловно, среди репатриантов немало тех, кто смог по возвращении в Казахстан сделать головокружительную карьеру. Одни стали известными журналистами, лидерами мнений, другие добились серьезных успехов в бизнесе, третьи пополнили сонм видных деятелей отечественной культуры и науки. Но таковых по статистике не более 10 процентов от числа всех вернувшихся в родные пенаты кандасов. Основная доля переселившихся в Казахстан этнических казахов трудоспособного возраста имеет за плечами только школьный багаж знаний. Среднее специальное образование в анамнезе лишь у пятой части переселенцев, порядка 10 процентов репатриантов и вовсе не имеют вообще никакого образования.
По сути, за довольно короткое по историческим меркам время страна, объявившая о намерении взращивать качественный человеческий капитал, получила более полумиллиона новых граждан трудоспособного возраста с отличной ментальностью, низким образовательным уровнем, не имеющих точек опоры для полноценного и эффективного развития, самореализации, материального обеспечения собственных семей.
И это на самом деле большая социальная проблема, особенно учитывая, что те возможности для развития, которые предлагаются переселенцам государством, ими самими не воспринимаются в качестве действенной помощи, а потому безжалостно отвергаются.
Если проанализировать государственные программы развития и многочисленные концепции, касающиеся тех или иных аспектов государственной миграционной политики, то становится понятным, что изначально авторы идея воссоединения казахского этноса прекрасно осознавали сопутствующие этому процессу риски и угрозы.
Отчасти поэтому еще 30 лет назад кандасам отводилась роль двигателя сельскохозяйственной отрасли, причем преимущественно на севере и востоке страны. Квоты для переселения репатриантов в эти регионы предусматривали для них значительные преференции как в плане упрощенного оформления документов, так и предоставления вполне конкретных социальных благ — жилья, земли, подъемных.
Но, несмотря на то что основная часть переселенцев действительно имеет опыт работы преимущественно в сфере сельского хозяйства, «вспахивать целину» они оказались не готовы ни морально, ни физически. А потому устремились в более благополучные и богатые на их взгляд регионы, где, как им казалось, они уж точно получат то, ради чего они и стремились вернуться в Казахстан.
Но строить жизнь с нуля им зачастую уже приходилось без солидной государственной поддержки, наличие которой предусматривало лишь квоты на расселение и трудоустройство. В итоге ожидания снова не сошлись с реальностью. В условиях ограниченности земельных и водных ресурсов, свойственных югу и юго-востоку страны, ставших основными географическими точками дислокации переселенцев, далеко не все репатрианты смогли полноценно реализовать себя в том, в чем хорошо разбираются, — земледелии и скотоводстве.
Проблемы же с выделением государственных субсидий и отсутствием собственного стартового капитала для развития только усугубили проблему социальной неудовлетворенности репатриантов. Те же из переселенцев, кто в поисках лучшей доли отправился на запад страны, на волнительный запах нефти и газа, оказались в еще более непростой ситуации. Их никто с распростертыми объятиями не ждал и уж точно не собирался предлагать кресло топ-менеджера. Им в буквальном смысле пришлось бороться за место под солнцем с коренными жителями региона, социальное самочувствие которых далеко от идеала по причине ограниченности рабочих мест на предприятиях нефтегазового сектора. Проблему усугубляет то, что борьба эта зачастую ведется не по правилам.
«Гремучая смесь»
Еще несколько лет назад в одном из интервью доктор исторических наук Гульнара Мендикулова, занимающаяся исследованием проблемы интеграции оралманов в казахстанский социум, довольно жестко говорила об этом: «Когда вы не работаете и хотите, чтобы вам все принесли в клювике, вы вечно будете недовольны (…). Кто мешает казахам, переехавшим на историческую родину, работать? У них есть нехорошая тенденция — чуть что писать президенту страны. Поэтому многие чиновники на местах предпочитают все сделать для оралманов, только чтобы не приезжали с проверками и не было жалоб».
И, надо признать, такая тенденция только усиливается, порождая высокий уровень конфликтогенности в обществе и рождая ощущение социальной несправедливости. Своего рода социальным выхлопом данной проблематики можно считать укоренившееся в обществе отношение к этническим казахам, переселяющимся на историческую родину. Различные социологические исследования наглядно демонстрируют, что доля тех, кто считает репатриантов истинными патриотами и носителями культуры и национальных традиций равна числу тех, кто видит в них исключительно иждивенцев, надеющихся только на помощь государства. И вряд ли такие оценки беспочвенны.
Затянувшаяся социальная депрессия в среде кандасов по причине отсутствия авторитетов (а им взяться неоткуда в принципе, поскольку истинными казахами переселенцы считают только себя) все чаще приобретает агрессивные формы самовыражения. О том, что рано или поздно будет именно так, еще в середине нулевых предупреждали исследователи проблем возвращения казахов на историческую родину Центра социальных технологий, говорившие о том, что «через сравнительно короткий срок государство может получить дополнительную армию малоприспособленных к жизни людей.
Они будут вынуждены занимать нишу тяжелой, низкоквалифицированной, малооплачиваемой работы, что в свою очередь приведет к люмпенизации, сокращению продолжительности жизни, росту болезней и росту преступности».
Прогнозы стали сбываться. Мы все прекрасно видим агрессивность многодетных матерей, большая часть которых из числа переселенцев, требующих для себя бесплатных квартир вне установленной очередности, а не получающих желаемого, берущих штурмом правительственные здания. Мы все прекрасно помним страшные события 2006 года в алматинском микрорайоне Шанырак и 2011 года в Жанаозене, приведшие к кровопролитию, где движущей силой протеста были кандасы, требовавшие для себя дополнительных социальных благ и гарантий. Январские события, в которых кандасы также принимали активное участие, тоже являются своеобразным маркером.
Один из последних прецедентов связан с перекрытием безработными дороги из Мангистауской области, каждый четвертый житель которой по статистике кандас. Единственным их требованием было трудоустройство исключительно на предприятия нефтегазового сектора, работа в иных секторах экономики, в том числе в строительной отрасли, где без наличия соответствующего образования им предлагались вакансии с окладом 220-450 тыс тенге, ими были безапелляционно отметены. И это лишь показательные случаи.
Многие ЧП не приобрели широкого общественного резонанса, хотя случаются системно и регулярно. Такое, например, как перекрытие несколько лет назад кандасами дороги в ВКО с требованием снять с них долговые обязательства за оплату электричества.
Безусловно, как и у любой проблемы, и у этой есть оборотная сторона, выражающаяся, как утверждают специалисты, в стигматизации репатриантов и отсутствии достаточной к ним толерантности в обществе, что вызывает у кандасов ответную негативную реакцию.
Ее, безусловно, нельзя игнорировать, равно как и все настойчивее разгорающееся желание у переселенцев взять свое. Задержание протестных групп нефтяников в Астане, также в большинстве своем представленных репатриантами, которые составляют основную долю занятых в нефтегазовом промысле казахстанских рабочих, и их требование изменить результаты тендера в обход нормам действующего законодательства, что можно расценивать только как откровенный шантаж власти и угрозу дестабилизации, является уже не просто звоночком, а набатом.
И звучит он лишь для того, чтобы мы перестали прятать голову в песок, признали наличие проблемы, вызванной массовым переселением в Казахстан кандасов, и наконец-то, вместо того чтобы замыливать, начали ее решать как минимум путем запуска государственной программы по адаптации репатриантов, спутавших мысли о родине со сказкой про пещеру Али-Бабы. О ней в свое время так много рассуждалось, но дальше громких заявлений дело так и не пошло. Но стоит ли ждать нового Шанырака, Жанаозена или Кантара?! Вопрос, как говорится, далеко не риторический.
