Каково поработать в крупнейшей больнице Нью-Йорка, а потом стать соцработником в Казахстане

Как-то вы писали, что провели детство в деревне. Потом в вашей жизни, насколько я понимаю, была работа в посольстве, ОБСЕ, «Назарбаев Университете», учеба за границей… Расскажите о пути, который прошла Гуля Жакупова.

— Да, действительно, я родилась в деревне с красивым названием Теректы. Когда мне было 4 года, папу перевели в соседнее хозяйство и назначили директором совхоза. Очень престижная должность в 1987 году. Я была младшей и купалась в родительской ласке.

Но детство закончилось в 13 лет. Трагедия моей семьи в основном связана с моим старшим братом, который страдал и продолжает страдать сильнейшей формой алкогольной зависимости. Поэтому я не понаслышке знаю, что значит иметь в семье человека с зависимостью, я лично испытала бытовое насилие.

Видела жуткие страдания моих родителей, которые длились годами. Меня до сих пор скручивает, когда я вспоминаю их глаза, полные слез и безнадежности. Я всегда хотела их забрать далеко-далеко, в Гималаи или на Эверест. Не успела.

На первом курсе КИМЭПа решила, что хочу знать английский в совершенстве. Уехала по обменной программе в Штаты. Приехав на родину, я, как и многие мои сверстники, пошла работать в известную и очень престижную компанию Ernst&Young, где работала аудитором. Для всех я была молодец, но никто, кроме моей семьи, даже не догадывался о моих душевных муках. Я ненавидела свою работу.

Я не понимала, зачем мы не спим ночами, зачем сводить какие-то цифры, успевать за дедлайнами, если ничья жизнь от этого не меняется! Просто несколько людей получат красивый отчет на своих столах. Но я терпела и каждое утро за шкирку вытаскивала себя из постели. Осечку дал мой организм. Я сильно заболела. В общем, не ждите, пока ваше тело отреагирует как мое! Увольняйтесь с нелюбимой работы.

Так, вы уволились с нелюбимой работы. А как в вашей жизни появилась социальная работа? Особенно учитывая, что это направление слабо развито в РК.

— Я не мечтала стать социальным работником. Если честно, я просто решила куда-нибудь сбежать. Да! Мне исполнилось 31, замуж меня никто не взял, а невоспитанные и глупые люди каждый раз на мой день рождения задавали один и тот же вопрос: «Ну че, когда замуж?».

Это сейчас я вам рассказываю и улыбаюсь, а тогда мне было очень больно слышать подобные вопросы, словно я кому-то мешала счастливо жить! Моя самооценка была на нуле, я была готова выйти замуж за первого встречного. Сегодня я говорю спасибо Всевышнему, всем силам, которые помогли мне не совершить ошибок, и всем моим женихам, которые не взяли меня замуж!

В общем, «учиться!» — решила я. Вопрос с университетом решился в две минуты — в Колумбийском университете училась моя близкая подруга. Решено: подаю в тот же вуз на ту же программу. Куда конкретно я иду и что буду делать после, я не думала.

А в Колумбийский я поступила очень легко, как и, впрочем, получила президентскую стипендию «Болашак». Кстати, так как наша профессия продолжает быть непрестижной, есть много шансов получить стипендию — меньше конкуренции! Просто учите английский, а дальше дело за малым!

Как в Штатах готовят социальных работников? Что нужно, чтобы попасть в эту сферу в Америке?

— Чтобы стать социальным работником в США, необходимо высшее образование, а также лицензия. Для получения лицензии необходимо сдать профильные экзамены: этические нормы, законодательство штата и страны, психологию.

В некоторых штатах требуется, чтобы социальные работники имели лицензию на занятие социальной работой или даже для того, чтобы называть себя социальными работниками. Есть штаты, которые позволяют предоставлять услуги социальной работы без лицензии.

При этом независимо от того, где вы живете в США, для предоставления психологической директивной работы клиентам лицензия обязательна. Стоимость экзамена — $230. Подготовка в среднем занимает от 3 до 8 месяцев. Каждый год социальный работник, получивший лицензию, должен брать курсы усовершенствования квалификации. Лицензия предполагает постоянное развитие и улучшение знаний. Все это регулируется Ассоциацией социальных работников.

Вы ведь работали в госпитале Нью-Йорка, а позже в социальном центре для представителей ЛГБТ-сообщества. Как это было?   

— Да, я действительно работала в госпитале Белвью — это самая большая больница Нью-Йорка. Именно туда привезли президента Кеннеди после того, как он получил смертельное огнестрельное оружие. Я работала в отделе кардиохирургии и каждый день делала обход пациентов.

На каждого нового пациента я заводила социальную карту и делала опрос, после которого мне надо было сделать оценку нужд пациента. Например, в мои обязанности входило выяснить, есть ли у пациента семья, заберет ли его кто-нибудь, проконсультировать, как собрать бумаги, чтобы подать на инвалидность, предоставить информацию по перенаправлению в другие организации и, конечно же, оказать психологическую поддержку.

Мне встречались самые разные пациенты из самых разных стран. А однажды один пациент, услышав, что я из Казахстана, начал кричать во весь голос: «Казахстан! GGG!». Да, он был фанатом Геннадия Головкина! Я не сразу поняла и немного напугалась. Но весело было очень! Ну и опыт колоссальный.

В ЛГБТ-центре я работала с клиентами (заметьте, везде, кроме больниц, мы называем людей, с которыми работаем, клиентами), предоставляя им директивную психологическую помощь. В США это называется клиническая социальная работа. Тогда я наконец-то осознала, как эффективно может работать так называемый комьюнити-центр.

Каждую неделю наш центр обслуживал более 6 тыс людей. Мы предоставляли бесплатную психологическую поддержку, проводили группы по поддержке зависимых, группы для иммигрантов, для родителей, группы по интересам, для подростков, для детей! И все это только для ЛГБТ+ людей!

Точно такие же услуги можно предлагать и любой другой группе! Например, пожилым, родителям особенных детей, семьям, имеющим человека с зависимостью, постзаключенным, иммигрантам. Для любой группы можно создать комьнити-центр с самыми разными услугами! Я до сих пор мечтаю воплотить подобный комьюнити-центр в Казахстане.

Получив такой опыт, вы приехали в Казахстан и преподавали студентам медицинского вуза. Каково было работать с нашей молодежью? Есть ли вообще у людей интерес к социальной работе?

— Я обожаю работать с молодежью. Я их люблю, потому что их умы еще не зашорены и у меня получается объяснять им те вещи, которые раньше им казались неправильными. Конечно, ввиду непрестижности профессии сначала некоторые студенты не воспринимали предмет серьезно. Но я умею сделать так, чтобы интерес студентов сохранялся в течение всей лекции.

Каждая моя лекция — это презентация, ролевые игры, выступления экспертов или документальные фильмы. Я люблю приглашать гостей на свои лекции, а также устраивать дебаты. Вот вспомнила и заскучала по своим студентам! Надеюсь, им нравились мои лекции.

Конечно, требования тоже были высокие, не все студенты умеют писать работы, мне часто приходилось сталкиваться с плагиатом, хоть это и не входило в мои обязанности, но я учила своих студентов навыкам письма, указывания источников и поиска информации. В казахстанских вузах с этим очень плохо.

Профессию соцработника в Казахстане действительно не найдешь в списке востребованных. Но где все-таки они работают и в какую стоимость оценивается их труд? И чем отличается соцработа в РК от аналогичной в США?

— Разница большая. В США это чаще всего высококвалифицированный профессионал с высшим образованием и лицензией, который зачастую качественно улучшает жизнь взрослых и детей. Это человек, которого воспринимают как полноценного игрока любой профессиональной команды. В Казахстане пока не так. Но это со временем изменится.

В Казахстане социальные работники работают в основном в государственных учреждениях и больницах. В обеих областях есть профессионалы своего дела, но даже им приходится зачастую сталкиваться с непониманием со стороны общества и коллег, приходиться доказывать, что они не обслуживающий персонал, а часть большого коллектива, готовая предоставить профессиональную помощь.

Но с другой стороны, это палка о двух концах. Несмотря на то что в Казахстане несколько вузов готовят социальных работников, качество образования продолжает оставаться невысоким, студентам редко обеспечивают практику, мало профессоров, реально имеющих опыт работы в социальной сфере. Сколько они получают? Думаю, на сегодняшний день в зависимости от квалификации зарплата социального работника варьируется от 50 тыс до 100 тыс тенге. Это очень немного.

Если судить по вашей повестке, можно смело называть вас правозащитником. Вы ратуете за права всех уязвимых слоев: ЛГБТ, МСМ, секс-работницы, пожилые люди и не только. Это ваша личная повестка или это есть суть соцработника?

— Спасибо, для меня это важный комплимент. На самом деле в социальной работе есть направление, которое называется Policy. В данном направлении социальные работники концентрируются на оценке и разработке законов, относящихся к уязвимым слоям населения, также они исследуют влияние микро- и макроэкономических показателей на жизнь уязвимых групп. В целом же любая тема в социальной работе — это вопрос базовых прав человека и их нарушения.

Каково это — работать в Казахстане с самыми уязвимыми слоями? Легко ли с ними? И какой бывает хейт с другой стороны амбразуры за вашу эмпатию, например, к ЛГБТ-сообществу?

— Нелегко. Но за несколько лет я выстроила себе тяжелую броню. Любой, кто несправедливо отзовется обо мне или о людях, про которых я пишу, хлебнет от меня сполна. На этом пути я потеряла некоторых друзей, многие мои подписчики отписались от меня ввиду несогласия с моими заявлениями. Но это меня не расстраивает и тем более не останавливает. Я верю в то, что я делаю. Иногда я получаю теплые отзывы, после которых не могу сдержать слез или прыгаю от счастья.

Какое ваше самое большое переживание как соцработника? За кого или за что сердце болит чаще всего?

— Трудно сказать. Ненавижу несправедливость. Меня всю скручивает, если я вижу, что с кем-то несправедливо обошлись. Не могу видеть унижение человеческого достоинства, когда бьют, плюют, смеются в след, обзывают. Я однажды чуть не подралась с девушкой, которая вышла из гей-клуба и кричала «фу, гомосеки».

Мне тяжело видеть бездомных, заключенных, людей, только что переживших смерть близкого. Кстати, на своих сессиях я иногда сижу и реву с клиентом. Многие считают, что это непрофессионально. Я так не считаю. Недовольных клиентов пока не было.

У вас непривычное для казахстанского восприятия описание социальной работы. А как вы считаете, какие инструменты и механизмы нужны для ее развития в Казахстане? Достаточно ли, предположим, частных инициатив?

— Частных инициатив недостаточно. То, что вы называете «частной инициативой», является благотворительностью, и подобные инициативы очень нужны. Социальная работа была основана на благотворительности.

В Казахстане есть успешные примеры, когда меценаты берутся за социальные темы, продвигают их не только финансово, но и законодательно. Нам всем известен проект «Дом мамы», инициатором которого стал бизнесмен Айдын Рахимбаев. Я давно слежу за Айдыном в социальных сетях и вижу, что этот человек искренне ратует за изменения в нашем обществе.

Но не все меценаты готовы поддерживать проекты, связанные, например, с ВИЧ-инфицированными, заключенными и постзаключенными, людьми с зависимостями, с психическими заболеваниями, без определенного места жительства. На такое меценаты денег не дадут. Поэтому частные инициативы — это важно, но основной интерес по развитию социальной работы в стране должен исходить от государства. И, конечно, основное финансирование.

И каковы перспективы сейчас?

— Перспективы пока невысокие. Должна признать, что пока в нашей стране не будет сильной политической воли в лице президента и правительсва на улучшение качества социальной работы, ничего у нас не изменится.

Почему я говорю о высших эшелонах власти? Потому что мы с вами живем в стране, где невозможно что-либо поменять, пока сам президент лично не осознает и не объявит, что это важно и надо работать в данном направлении. Да, такое у нас государство.

Вы скажете, что есть министерство труда и социальной защиты, но это орган, который унаследовал советский, то есть системный, подход к социальной работе. А кто думал об отдельном человеке в Советском Союзе? Правильно, никто. Человек сам по себе не представлял ценность, все разрабатывалось для групп людей, для общества. Это тоже важно, но не менее важна индивидуальная работа. Если мы научимся правильно и профессионально помогать одному человеку, то это как паутина распространится повсеместно.

Пока мы ждем политической воли, вы используете свои инструменты. Я видела, что сейчас вы проводите консультации. О чем идет речь? С кем вы работаете и чем помогаете?

— Так получилось, что большинство моих клиентов — это представители ЛГБТ+ сообщества или их родные. К сожалению, Казахстан продолжает быть страной, где многие представители ЛГБТ+ сообщества сталкиваются с дискриминацией, стигмой, внутренней и внешней гомофобией, ненавистью и осуждением со стороны близких.

Я не перестаю повторять: сексуальную ориентацию не выбирают. Вы не можете сидеть утром за чашкой кофе и вдруг решить, кого вы будете любить. Это невозможно. Мои клиенты — это взрослые люди, которым я объясняю, почему они оказались в сложной ситуации, и мы вместе пытаемся понять, что может им помочь, учитывая все внешние и внутренние факторы.

Я работаю также с родителями особенных детей, с людьми, пережившими бытовое и сексуальное насилие, разводы.

Чем вы еще сейчас занимаетесь, помимо проведения личных консультаций?

— У меня несколько проектов, но один из важных — это моя авторская программа на YouTube под названием UNIVERSITET. В программе я поднимаю острые социальные вопросы. Для меня важно приглашать не экспертов, а обычных людей, которые пережили тяжелую ситуацию и могут поделиться тем, как они с ней справились. 

Вдохновила меня на этот проект одна из моих клиенток, пережившая сексуальное насилие. У нее их было четыре. И она никогда никому о них не рассказывала! На протяжении долгих лет она жила с этой травмой, стыдясь ее и чувствуя вину. Я хочу приглашать героев, которые могли бы стать ролевыми моделями, которые не стыдятся того, что с ними произошло! Я хочу убрать стигму с негативных событий в жизни человека, ими не надо гордиться, но и стыдиться их тоже не надо.

Соцработник — профессия помогающая, а значит, подверженная выгоранию, стрессам и даже депрессии, к примеру. Как вы контролируете свое психоэмоциональное состояние? И как заботитесь о себе?

— У каждого социального работника должен быть психолог. Это обязательно. Также я много занимаюсь спортом, в последнее время увлеклась боксом, хотя всегда считала его неженским видом спорта. Люблю принимать энергетические массажи, иногда пользуюсь методом семейных расстановок по Хеллингеру, люблю красное  вино, дома у меня животные. А еще стараюсь регулярно заниматься сексом, правильно питаюсь, смотрю сериалы, учу французский и через день пью кофе в любимой кофейне. В общем, я себя люблю (улыбается).

В вас есть силы, ресурсы и желание заниматься соцработой в Казахстане? Или вы бы предпочли переехать и работать в другой стране?

— Я хочу заниматься социальной работой в Казахстане. Я очень люблю Казахстан, здесь живут мои родные, здесь земля моих родителей, мне здесь многое понятно, и я нигде не пила такой вкусный чай с молоком. Поверьте, в Англии он слишком белый! А у нас красноватый. А еще здесь интересно, так как огромное поле непаханой работы. А я работать люблю!

Но если все-таки судьба заставит уехать, то это будет, конечно же, Америка. Американцы мне близки по духу: они энергичны и очень громко разговаривают. Это страна, которая дала мне качественные знания и где я навсегда зарубила себе на носу, что самая главная ценность любой страны — это человек. Нет ничего важнее и дороже.