Рост экстремизма — главный вызов для казахстанской власти: политолог Газиз Абишев

— Какие основные политические изменения произошли в Казахстане в уходящем году, по вашему мнению?

— Ну, как таковых политических изменений не произошло. Но можно выделить два основных сюжета. Первый из них — это референдум по АЭС, в котором сплелись все остальные мелодии казахстанской политики. Это отношения со внешними игроками, баланс интересов между ними, протест против инициатив власти, радиофобия, энергетический кризис и проблемы доверия к электоральной системе и к ее чистоте. А второе — в начале года была смена правительства, которая стала в некотором смысле знаковой, поскольку в кабинете министров начали преобладать люди, которые не состояли в нем до начала трансферта 2019 года. К примеру, предыдущий премьер Смаилов был министром финансов и вице-премьером в правительстве при президенте Назарбаеве. В общем, можно сказать, что это два главных внутриполитических события.

— Какие изменения в законодательстве вы бы выделили?

— Я не думаю, что были какие-то кардинальные перемены. За всем скопом законодательных изменений я не следил. Я думаю, что был целый ряд инициатив, которые правительство выдвигало, стремясь закрутить гайки по такому юго-восточно-азиатскому или, может быть, немецкому варианту, где микрорегулирование нацелено на исправление каких-то ситуаций. Это и попытка ограничить агрегаторы такси для межгородних поездок, и устранение средней скорости на трассах, и стремление запретить чаевые, и многие другие инициативы. Понятно, что были поправки в закон о семейно-бытовом насилии, но вот чего-то суперкардинального, что выделялось бы на фоне всего остального, я выделить не могу.

— Как изменился политический ландшафт?

— В стране власть сосредоточена в руках правящей группы, возглавляемой главой государства. Эта группа оказывает широкое влияние на государственный аппарат через масштабную и разветвлённую бюрократическую систему. В ее ядре находится партия “Аманат», а также лояльные к ней спутники — системные партии, представленные в Мажилисе.

— Изменилась ли роль гражданского общества?

— Думаю, что да. На самом деле, как бы ни отрицали гражданские активисты, но сейчас былого давления с постоянной угрозой неограниченного насилия, как было раньше, уже нет. При том, что и государство проявляет строгость, защищая свою собственную безопасность, как они ее понимают, и защищая политическую стабильность, как понимают ее чиновники. Поэтому гражданское общество, с одной стороны, сильно зависит от государственного аппарата через гранты и законодательное регулирование, но, с другой стороны, те, кто готов работать самостоятельно, на энтузиазме или на зарубежных грантах, могут это делать. То есть, система сохранила гибкость, может, в некоторых моментах для независимых гражданских НПО стала более вязкой, но всё-таки амплитуда жесткости стала меньше.

— Увеличились ли протестные настроения у населения в этом году на фоне последних событий: задержание благотворительницы, паводки, смена времени, трата на исследование времени сотни миллионов тенге, трагедия в Талгаре? 

— Сложно дать однозначную оценку за этот год. Однако последние несколько лет наблюдается рост политизации общества, хотя это касается лишь активного меньшинства. Доля критически настроенных граждан увеличивается благодаря развитию информационных технологий, которые обеспечивают доступ к новостям даже в отдаленных регионах. Ситуацию усугубляют экономические проблемы: зависимость от сырьевой экономики, низкая производительность труда, инфляция и снижение уровня доходов населения. Все это вызывает недовольство.

Читайте также: Как Перизат Кайрат обвела всех вокруг пальца, а судья пытался помочь педофилу: громкие скандалы 2024 года

Тем не менее, я не считаю второй Кантар вероятным. Задержание благотворительницы — она сама виновата. Паводки — природное явление, а смена времени хоть и вызвала дискуссии, не оказала критического влияния. Трагедия в Талгаре также оценивается обществом по-разному. Я не думаю, что Кантар возможен, и тут еще нужно понимать, что произошедшее во январе 2022-го, конечно, кого-то разозлило, но и кого-то напугало, и люди понимают, что всякое может произойти. Поэтому пока я не думаю, что повторение январских события возможно в ближайшей перспективе.

Читайте также: День памяти наших национальных героев: какие трагедии пережил Казахстан в борьбе за независимость

— Как ситуация в мире повлияла на Казахстан? И как бы вы оценили реакцию власти на международную повестку?

— Внешнеполитические отношения развиваются циклично: в одни периоды международная ситуация остается стабильной и мало влияет на внутренние процессы, в другие — оказывает существенное воздействие. Сейчас мы наблюдаем второй сценарий, когда внешнеполитические события, включая применение силы и санкционное давление, серьезно отражаются на экономике и положении стран, включая Казахстан.

Реакцию казахстанской власти можно назвать «хирургической» — точной и взвешенной. Власть действует максимально продуманно, чтобы избежать ошибок и минимизировать риски. Казахстан, как и Узбекистан или Азербайджан, придерживается рационального подхода в международной политике, сохраняя баланс в отношениях с Россией, Китаем и Западом. Это наиболее реалистичный и безопасный путь, продиктованный географическим положением и стратегическими интересами.

— Какие внутренние и внешние угрозы или вызовы наиболее актуальны для власти сейчас?

— Внешние угрозы — это угроза роста экстремизма, которая спаяна с внутренней угрозой. С ней нужно бороться, и, безусловно, усугубление геополитического противостояния между Восточным блоком и коллективным Западом может негативно сказаться на нашей экономике, как и волатильность на международных сырьевых рынках. Внутренние угрозы — это падение доходов населения и общая экономическая деградация. У нас есть историческая возможность в течение нескольких лет конвертировать сырьёвое богатство в возобновляемую индустриальную экономику, и нужно делать это именно сейчас.

Если этого не произойдёт, мы отстанем на долгие-долгие годы. Начнется деградация, и одно дело, когда деградация происходит в отсталой, закрытой стране, не имеющей доступа к информационным ресурсам, и другое — когда информация есть, люди знают, как может и должно быть, и видят, что происходит вокруг. Вот тогда может накапливаться чрезмерное социальное напряжение, которое может дестабилизировать ситуацию в стране.

— Какие политические прогнозы можете сделать для Казахстана на 2025 год?

— По поводу прогнозов — их делать тяжело. Я напомню, что президент Токаев говорил о том, что сейчас завершается работа над продолжением кардинальных преобразований в нашем обществе. Я полагаю, что могут быть предложены какие-то политические реформы в 2025 году, связанные с дальнейшей демократизацией и разделением властей. Но всё же, я думаю, что окончательные точки в плане, который предлагает глава государства, ещё не поставлены. И мы услышим, вероятно, ближе к весне какие-то планы. Но электоральных никаких кампаний по графику не предвидится. То есть парламентские выборы у нас должны пройти в начале 2028 года, президентские — в конце 2029 года. Это не означает, что они не могут пройти досрочно — могут, но по графику их пока не предвидится в 2025 году.

— Как вы считаете, на каких сферах должно государство акцентировать своё внимание в предстоящем году?

— Я думаю, что государство должно сконцентрироваться, конечно, в первую очередь, на новой экономической политике, которая будет опираться на реальную индустриализацию и использование логистического потенциала страны. Нам нужно создавать реальный продукт, как импортозамещающий, так и экспортный, чтобы наращивать производственные цепочки внутри экономики и тем самым увеличивать налогооблагаемую базу и количество продуктивных рабочих мест. Экономика и экономическая эффективность — на первом месте. Все остальное: пассионарность, патриотизм, гуманизация — оно развивается в рамках такого сложного общественного процесса.

Подготовила Милана Калияс