«Всегда есть выбор – остаться Человеком или нет»: Адель Смит – о дружбе с Богом, жизни ради людей и «женской силе»

Адель, вы работаете журналистом со школьных лет: почему именно журналистика? Что было особенного в этом занятии?

— Скорее всего, это генетический момент. Я считаю, что наследственный фактор в формировании человека – 85%. У меня мама-филолог, поступала на журфак, но что-то не получилось. Были времена, когда можно было «не поступить» на журфак — сложно было. Она поступила на филфак, но проработала большую часть жизни на телевидении: работала помощником режиссера, администратором, сейчас это называется линейный продюсер. Я росла в этой среде. У дедушки было много родственников-киношников, сам он последние годы работал на «Казахтелефильме». И все было мне знакомо и понятно. А папа у меня спортсмен. Я – ребенок с лишним весом, ленивая, без спортивных задатков. Все понимали, что в спорт идти мне бесполезно, хотя попытки были. И я поняла, что творческая среда мне ближе, выбрала журналистику. Мои родители были против, я об этом говорила во всех интервью. Мама и папа хотели, чтобы я стала дипломатом. Я окончила английскую школу, у меня был прекрасный английский, сертификат «технического переводчика», писала стихи на английском, занимала призовые места во всяких конкурсах, я мыслила на английском.  Мы с мамой как-то спорили насчет профессии, и она мне сказала (сейчас она может это отрицать): «Своих Малаховых, которые сидят на крылечке в Останкино, у них хватает. Там столько лимитчиков, которые приезжают, почему ты думаешь, что ты приедешь и будешь исключительной, но при этом ты можешь быть исключительной здесь». Мама мне всю жизнь говорила: «Пиши, пиши, пиши! Издавай книги, у тебя талант!». Например, стихи я стала надиктовывать с 4 лет. Здесь я могу сказать, что писать стихи — это не приобретенный навык, а дар, но над которым надо работать. Я была рифмоплетом маленьким. Я прямо садилась и диктовала маме стихи, потому что не умела писать. Мама их записывала, где-то эти рукописи хранятся. У меня было много стихов на религиозную тему, про Иисуса, про Бога. Мама потом читала, плакала. Я прямо помню: идет дождь, я сажусь на подоконник, смотрю на улицу, и в меня заходят строчки. Я сейчас сама перечитываю, и они мне кажутся жуткими, если честно, а я была маленьким ребенком. Какие-то новые слова, которые я не знала. Может, это работа подсознания, генетическая память, я не буду сейчас говорить о каких-то высших силах. И, конечно, когда ты постоянно что-то пишешь, где-то креативишь, было логично пойти на журфак. 

Вы очень болеете за журналистику, за медиапространство в целом, берете практикантов, даже преподавали, почему для вас это важно?

— Я очень трепетно отношусь к своей профессии. Я помню, мы как-то сидели, монтировали сюжеты на утро. И мне молодая журналистка говорит: «Знаете, Адель, вот вы сейчас встанете и в восемь часов уйдете. А мне до 12 сидеть и монтировать, а потом еще и по ночи домой возвращаться». Но мне, чтобы уйти в 8 вечера, будучи главным редактором утреннего эфира, надо было с 14 лет без продыху столько своего отсортировать и намонтировать. Я свое «до 12 ночи» отсидела, теперь ваша очередь. Но я не стала классическим журналистом, никогда не работала в новостях. Я стала сценаристом и телеведущей. Хотя телеведущей я была параллельно журналистике. Пришла на телевидение и сразу в кадр. Без блата, без связей, просто меня взяли. Все честно. Как была шутка в КВНе: «Я в постель попала через телевидение, а не наоборот».

Я училась и работала в очень интересный период становления и формирования нового ТВ и зарождения интернет-журналистики. И был период, когда в нашу сферу начали приходить все — я имею в виду журналистику и телевидение в чистом виде. Например, любовница какого-нибудь спонсора проекта или из модельного агентства девочка красивая, сестренка оператора, какие-то племянники, стриптизеры, все подряд. А что меня в этом раздражало? Смотри, я при всей своей раскрепощенности и умении работать на публику в стриптизеры не пойду, потому что я считаю, что это тоже профессия определенная. Нужно иметь форму, уметь акробатические номера выдавать. Или, например, я же не беру скальпель и не говорю: «Ну, в принципе у меня есть навыки, я могу разрезать человека». Я смогу разрезать, но не смогу зашить. И спасти и вылечить не смогу. И мне всегда было обидно, что все профессии — это опыт и знания, а на телек можно прийти просто подруге спонсора. Но если рассматривать журналистику в чистом виде, то мне всегда казалось, что ты должен быть очень образованным человеком с грандиозным опытом. Для того чтобы сидеть в эфире, вещать, публиковаться — ты должен что-то нести и давать, чтобы что-то давать, ты должен быть чем-то наполнен. Мы же воспитываем поколение. Я верила в силу журналистики и верю до сих пор. Я верю в силу мнения лидеров, которые ответственны за то, что они говорят. Соцсети тому доказательство. Конечно, мы прошли этот момент, журналистика осталась журналистикой. А телевидение как бизнес, как индустрия расширились, где-то слились с интернетом, и теперь всем есть место — и блогерам, и артистам, и телеведущим. Мне нравится, что сейчас вернулся жанр фельетонов, беллетристики. Это такое счастье. Вот это настоящая журналистика. Это рассказики на злобу дня, какая-то заметочка, отражение, настолько вкусно написанное. Я за лоск и аккуратность в этом деле, мне хочется, чтобы наше дело было аккуратным, чтобы это не было ямой с дерьмом, куда еще помои скидывают. Я не приравниваю себя к успешным журналистам, нет, но это не запрещает мне уважать мою профессию.

Вы сказали, что вы уже не журналист. Тогда кто вы в своей профессии? 

— Я никогда в этом плане не плутала, я долгое время работала журналистом в развлекательных программах. Я создавала информационно-развлекательный контент. После этого я очень точно понимаю, что я сейчас телепродюсер. Я могу быть сценаристом телевизионным. И я знаю, что я телеведущая. Я очень четко понимаю, что журналистикой я занимаюсь в меньшей степени. Но я работаю в телеиндустрии, и у меня есть преимущество, даже если я сегодня не пишу сюжеты или сценарии, я могу, исходя из своего опыта, оценивать уровень написания материала и брать на себя ответственность за принятое мной решение — это в эфир или в корзину. … Я не состоялась как журналист, возможно, как телеведущая и телепродюсер — да. Но вообще я не ставила себе цель «состояться».  

Почему не было такой цели?

— Для меня амбиции всегда стоят ниже командного результата и честолюбия. Я считаю, что успех — эфемерное понятие. Успех нельзя за хвост поймать. Что такое успех?.. Это только твоя или чья-то субъективная оценка каких-либо достижений. 

Но команда должна быть успешной?

— Команда должна быть результативной. Мне всегда хочется, чтобы команда росла, чтобы были таланты и были одни и те же люди. Этот «мотель» и проходной двор в работе я не люблю. Я работаю по много лет с одними и теми же людьми, для меня работа как семья. Да, приходят новые люди на проекты, знакомимся, открываем таланты, очаровываемся, разочаровываемся. Но основной костяк – это люди, с которыми мы уже много лет. Это не правило. Просто мне так комфортно.

Если работа — семья, то получается, что ты всегда должен работать на это дело, не можешь сдаваться и давать слабину. Как вы совмещаете работу и жизнь вне ее?

— У меня так сложилось, что у нас семейная атмосфера на работе. Давайте будем честными: сколько времени мы проводим на работе? Даже если брать 9 рабочих часов. В неделю при минимальном раскладе это 45 часов. А в неделе-то всего их 168. Из них, скажем, 50 часов мы спим. Получается, что твои коллеги – люди, с которыми ты проводишь половину своей активной жизни. Особенно, если это одна среда, одна и та же работа. В таком случае я понимаю, что эти люди приходят ко мне на работу, и если я не создам эту атмосферу семьи, то они проживут часть своей жизни как-то временно, без привязок, без тепла. И, конечно, мне кажется ужасным и страшным, если ты проводишь большую часть своей жизни в атмосфере, которую ты ненавидишь, и в деле, которое ты не любишь. Такое бывает, и это очень несчастные люди. Этим людям нужно памятники ставить. Но у нас семейная атмосфера, и мне так нравится. Понимаете, у меня нет времени на подруг, которым ты расскажешь о том, как ты себя чувствуешь после родов, но все мои коллеги «рожали» со мной после прямого эфира. Конечно, не должно быть панибратства, неуважения и не должно быть «ношения одних трусов», субординация и уважение территории должны быть. Я принимаю эти правила, это не любовь в одни ворота, если коллеги болеют, если у кого-то какие-то проблемы, то мы их вместе решаем. Пусть даже не дружишь, не тусишь вместе — нужно уметь отдыхать друг от друга. Но мне важно, кто что ел, кто во что одет, что у кого дома, потому что это такое взаимодействие.

Ваша цитата «Мы свое «до 12 ночи» отсидели, теперь ваша очередь». Работа на телевидении и в журналистике — это всегда работа на износ, до последней крови? Если нет, то какая это работа по своей сути? 

— И на заводе на износ, и на заправке, в больнице, в школе — везде на износ, если уж фанатично пахать. Но не такой уж у нас и «износ». Просто у нас ненормированный график, но здесь прикол в том, что я до сих пор сижу до 12, монтирую, не могу доверить это кому-то. Я до сих пор понимаю, что какие-то вещи я лучше сделаю сама. И к вопросу о том, где грань между семьей и работой, моя семья (настоящая) получает меня в полной мере, столько, сколько хочет, просто при этом я себя недополучаю. Я к себе накапливаю любовь, себе накапливаю минутки, когда могу отдохнуть, но дети получают маму, когда они нуждаются в ней.  

Вы учитесь балансировать?

— Да, учусь. Когда я была молодой, много работала, тогда это было на износ, я четко это поняла. У меня не было личной жизни. Я была молодой и не знала ни одного названия модных коктейлей, не была в клубах, не пробовала наркотиков — другие были ориентиры. Много вещей прошло мимо меня. Тусовок много мимо прошло, но при этом у меня была полноценная жизнь, которую я сама выбрала. Работала, училась, снова работала. У меня есть адекватность, мне кажется. Я думаю, что я все еще ее сохранила. Я адекватно понимаю: это я могу, это не могу, это делаю, это не делаю, это лучше делают мои коллеги, зачем мне туда лезть. 

В Facebook у вас 17 тыс подписчиков. Для вас блогинг — это часть современной журналистики?

Все мне говорят: «Ты же блогер!». Я не блогер. Я журналист, который давно активно ведет страничку в Сети, в Facebook, потому что это был мой формат. Мне понравился Facebook, я решила, что это моя площадка, взяла псевдоним Адель Смит и стала разворачиваться. Я просто решила, что если у меня есть еще один источник, где я могу делиться, то я буду делиться. Эдакие «Окна сатиры РОСТА» в современном формате. Для людей нашей профессии блогинг — это часть журналистики, для других — что-то иное. В любом случае мне бы хотелось, чтобы люди несли ответственность за то, что они выдают. Посыл – это очень важная штука.

Цитата из вашего интервью: «Они часто говорят: «я разочаровался в работе», «я хочу поменять род деятельности», «я устал». Но ведь это просто лень, которая убивает потенциал, молодых специалистов, нацию». Как боретесь с ленью в работе вы?

— Я родилась в спортивной семье, и я никогда не видела лени. Однажды мы с папой полетели в Москву, у него были сборы, а я полетела по рабочим делам, мы там с ним пересеклись. Я пришла в гости к мальчишкам из сборной и говорю: «Пап, отпусти их погулять, давай я их в театр свожу!». Он мне отвечает: «Им нельзя, у них сборы. Не положено». Я давай его умолять, говорить: «Ну, какой ты жестокий тренер. Посмотри, как они загружены, ты их гоняешь, они такие загнанные, уставшие. Вечерок у них свободный, они даже по Москве прогуляться не могут». И тогда папа сказал мне: «Я стал тем, кем я стал (папа Адель — легендарный спортсмен-ватерполист Аскар Оразалинов — прим.автора) только потому, что мне никто никогда не давал поблажек. Знаешь, что такое сборная Советского Союза? Это лучшие спортсмены со всего СССР. Это даже не сборная Казахстана. Я был в сборной Советского Союза: ты в любой момент, без объяснений мог вылететь. Просто потому что ты стал чуть-чуть хуже. Каждый день ты доказывал, что ты на своем месте. Ты в смерть разбивался, но показывал, что ты достоин быть в команде. Я сегодня их погонял по программе — это норма. Но мы сутками плавали с грузиками, питания такого шикарного не было, не было супербассейнов, супермассажистов. Я плавал и чувствовал, как у меня кишки надрываются, и меня выворачивает от усталости и напряжения, но если ты остановишься, ты — никто». И тогда я подумала: кто я такая, чтобы папе что-то говорить за этих пацанов, и заткнулась на всю жизнь.

Мама – жена спортсмена, как жена декабриста. Она живет по режиму мужа, она отдыхает по режиму мужа, она планирует отпуск по режиму мужа, она рожает и растит детей сама, ведь муж на сборах. Она готовит только то, что ест муж, в тех литражах и объемищах, в которых ест муж. Это постоянная стирка полотенец. Ты все время в правилах и в режиме, все время на каких-то сборах своего мужа. И мама никогда не уставала, она нам об этом не говорила. Она мыла, готовила, убирала, стирала, строила свой бизнес и просто работала-работала-работала. Лень есть во мне, и я не то чтобы с ней борюсь, мне просто стыдно лениться.

Получается, ваш папа воспитывал вас как спортсмена? Адель не может быть слабой, она всегда должна быть сильной?

— Он никогда меня не заставлял. Он всегда констатировал факт. «Ты сильная! Ты жесткая! Ты можешь! Ты не подведешь!». Он талантливый тренер. Он никогда мне не говорил: «Понимаешь, доча, ты должна вот это…». Он всегда говорил: «Ты же умная, как у тебя может быть тройка по алгебре!». Во всех невзгодах он констатировал факт того, что я сильный человек. У нас мама очень сильный человек. Все такие: «Давайте уберем нюни!». Хотя я самая плакса в семье. Помню, плохо закончила учебный год, он говорит мне: все, каникул не будет. Сиди дома, читай, учись, подтягивай, никаких поездок, лагерей, санаториев. Мама говорила: «Как же так, ну давай отпустим!». Я рыдала, но у нас была с ним договоренность, и я ее не выполнила. «В следующем году будешь думать!». «Как в следующем?! Это же уже какая-то следующая жизнь!» — тогда так казалось. Сейчас уже благодаришь за эти уроки жизни.

Ваш проект «I'm Human» о Человеке в человеке — как он родился? Что вам было важно показать в нем?

— Я хотела сделать его по-другому, чтобы был получасовой документальный фильм. С «воздухом», паузами, говорящим видео. С взглядами, дыханием, мыслями, со слезами. (Сейчас проект I'm Human адаптирован телеканалом Kazakh TV под пятнадцатиминутный формат — прим.автора). Я сама сформировала свою реальность. Люди, которые меня окружают, очень классные. Волонтеры, меценаты, филантропы, благотворители, какие-то просто добрые люди — честные, верующие, приемные родители, тренеры, служащие. Но у меня есть и какая-то другая реальность, параллельная, с которой я встречаюсь. И я думала, как бы рассказать, что «не боги горшки обжигают». Что детей, изнасилованных, из детского дома вытаскивают обычные женщины, не миллиардеры, не люди со связями, что борются с системой обычные учителя, а не революционеры из-за границы, что защищают животных, кормят с ложки стариков, спасают из горящих домов обожженных детей обычные люди. Просто в этих людях есть Человек. И я думала, как бы мне все это рассказать. И когда спрашивали: «Зачем ты вот этим занимаешься?». Я думала: «У меня, в моей реальности — это норма жизни!». Это как для кого-то нормально в четверг-пятницу-субботу тусоваться в «Чукотке». Я представить себе такого не могу. Вообще 3 дня куда-то ходить, не то, что в клубе сидеть до 4 утра. И все спрашивали: «Блин, как ты в онкологию ездишь, как ты в детском доме помогаешь». А для меня это нормально, мои коллеги это делают, все это делают. И потом я поняла, что людям просто нужно рассказать о Людях. Мой проект заключался в том, что я хотела узнать этих людей до мозга костей, и я за этими людьми наблюдала долго. У меня была идея написать про этих людей книгу. Изначально этот проект назывался «Мы», потому что это все равно Мы. Потом канал меня услышал, подхватили мою идею, и сделали этот проект. Потому что самое ценное — это Человек в человеке.

За вами закрепился образ «мамы», создается впечатление, что вы — мама для всех. Откуда в вас это? Вы всегда были такой?

— Это всегда во мне было, с детства. Я играла с пупсами до 14 лет. Вот есть отсутствие материнского инстинкта, а бывает завышенный уровень окситоцина или пролактина. Вообще я очень ценю роль женщины на Земле. И всегда, когда мне говорят об образе матери, я представляю «Мать Картли». В Тбилиси на холме Сололаки стоит большой монумент «Мать-Грузия» — женщина с мечом, которая видела и кровь, и смерть, и войны, и горе, которая будет до конца защищать свое. Это образ абсолютной любви, безукоризненной, бескомпромиссной, бескорыстной, безусловной. Такой хочется быть. Я не знаю, насколько я могу быть таким человеком, но очень хочется такой быть, ощущать себя такой по отношению к своим детям и своей семье. 

Вас даже в жизни многие люди называют мамой. Это не очень типичная ситуация, когда шефа называют мамой. 

— Я никогда сама об этом не думала, но когда утром на работу прихожу, спрашиваю: «Что, дети, ели?». Приношу пирожки, они меня за это любят. 

Чтобы быть «мамой» нужны силы. Где вы берете их, если вы мама и на работе, и дома?

— Во-первых, силы всегда даются, их ниоткуда брать не приходится. Как говорят: «Будет день, будет пища». На каждого нового ребенка, на каждую новую историю ты находишь силы. Они даются. Потом я верующий человек, я общаюсь с Богом с удовольствием. У меня с ним очень дружелюбные отношения, я с ним не торгуюсь, я у него ничего не клянчу для себя, я стараюсь держать обещания. И я думаю, что Он мне посылает силы. Еще люди меня очень хорошие окружают всегда. Они меня очень заряжают, поддерживают. Вы не представляете, у меня в жизни было только два продюсера — Карина и Таня. Вот они меня всегда заряжают: «Ты самая лучшая! Я тебе помогу! Я тебя поддержу! Адельчик, не переживай!». Я им кто? Никто. Ну, и что, что я плачу им деньги, это не купишь за деньги, не купишь эту любовь. И я их обожаю, и это силы дает. 

Силы дают чужие примеры, даже плохие. Я, наверное, очень наблюдательная и неравнодушная к чужим проблемам, когда я в них вникаю, я становлюсь сильнее. Посмотрела, послушала, как человек тяжело справляется с болезнью. Я часто задумываюсь о смерти, у меня старенькие мамины родители, когда-то же они умрут. Ты понимаешь, что тебе будет больно, но ты столько раз хоронил других людей, лечил, помогал другим. И ты приблизительно понимаешь, как это, ты никогда не будешь готов к этому, но в момент, когда это все произойдет, ты будешь чуточку сильнее остальных. Хотя иногда я такая слабая, вы себе не представляете. Иногда я могу так рыдать над какими-то мелочами, бываю так растеряна, и в этот момент всегда есть люди сильнее меня, умнее меня. Но вся сила в вере. Когда ты веришь в человечество, когда ты веришь в лучшее, когда ты в себя веришь. Вот в этом сила. Если ты не веришь, то о какой силе может идти речь, тут даже надежды не будет. 

Вы как-то сказали: «Иногда я думаю, что можно было бы все оставить и жить для себя, но все же понимаю, что это эгоизм. Я собой не довольна, ведь могла гораздо большему научиться». Почему «жить для себя» — это эгоизм? 

— Потому что жить для себя – это жить бесполезно. И если ты живешь для себя, то ты делаешь мало чего для общества. Какой в этом смысл, родился – умер, все. Есть лимерик такой, на английском языке: «Соломон Гранди, в Понедельник родился, во Вторник крестился, в Среду женился, в Четверг занемог, в Пятницу слег, в Субботу скончался, в Воскресенье отпели, так и жизнь пролетела, считай, за неделю». И чтобы жизнь, как у Соломона Гранди не прошла бессмысленно: родился-женился-детей каких-то наплодил-глаза закрыл, все, the end. Или знаете, просто плешью, прорехой на человечестве жить. Выедать все вокруг, пользоваться ресурсами, засорять окружающую среду, пожирать дары природы, питаться энергией людей, использовать людей. Просто «жить для себя», ну и что? Просто я не знаю, какой финал у всего этого будет. Возможно, я настолько глупа, что просто не нашла ответа на эти вопросы. Жить для других всегда интереснее. Это же не жертвенность. В первую очередь, ты живешь для своей семьи, потом для друзей, родных, коллег, для общества, и после того, как ты проходишь все эти круги, ты и для вселенной жить можешь, масштабные вещи делать. 

Вы уже сказали, что сила в вере. А что такое «женская сила»?

— Не знаю, такой сложный вопрос. Что такое женская сила? На многие вещи я могу сказать: «Это сила человека! А это сила характера! Сила воли! Сила личности!». А женская сила… Это, знаешь, когда у матери рождается ребенок-инвалид, и она остается с ним до конца. Это мать, которая хоронит своих детей и живет дальше как может.  Вот это женская сила. Когда женщина ждет своего мужчину из далекой поездки, со службы или просто всю жизнь ждет.

В конце каждого выпуска «I'm Human» вы спрашивали у героя: «Какой вы человек?». А какой вы?

— Я счастливый человек, однозначно. Сильный человек, эмоциональный. Во многом как ребенок. Я человек, который многие вещи перерос и перезрел, и хорошо, что так произошло. Во многих вещах я уже не вижу ценности. Я человек, которого очень сложно удивить, если честно. Я жесткий человек, обидчивый. Меня могут какие-то вещи сильно ранить, потом я их тяжело переживаю. Коммуникабельный человек. Я с одной стороны категоричная, с другой стороны люблю находить всем и всему объяснения и оправдания. Я человек, который умеет любить очень сильно. Прямо бесконечно сильно. Я женщина, которая может умереть за мужчину. За любовь, за мужчину, за детей, такая «отвага» во мне есть. 

Быть Человеком – это…

— Мои герои в «I'm Human» всегда классно отвечали. «Это не скурвиться» — потому что герой жил в такой среде, где это слово не просто плохое, а имеет ключевое значение. Кто-то говорил «быть собой», потому что мои герои – это люди, которые не могли уже ничего изменить в себе, и они могли принять себя только такими, какие они есть. Быть человеком — это не уничтожать другого человека, не отравлять жизнь, не относиться к другому человеку, созданию Божьему, как к какому-то моменту, который можно использовать и выкинуть. Человек должен видеть ценность, целую вселенную в себе и в других. Настоящий человек должен в смерти и жизни видеть ценность. Быть человеком — это созидать, сохранять, давать жизнь, ценить то, что есть рядом. Все говорят: «Человек проявляется в коллективе». Но мне интересно, если бы он был на острове один, как бы он поступил? А если бы человек остался один в городе, каким бы он стал? Я за этим всегда наблюдаю в людях — что внутри.

Все рождаются Человеком, не может никто родиться животным, комнатным растением. Все равно человек рождается Человеком, и только потом плохой опыт и слабости, потакание инстинктам делают из него иуду, убийцу, нелюдя, зверя. Но самое интересное — это выбор. Остаться человеком — это прекрасный дар, и у нас всегда есть выбор — остаться Человеком или нет. Украсть или не украсть, предать или не предать, выкинуть ребенка в туалет или не выкинуть. Всегда есть шанс. Хочешь — будь Человеком. 

Беседовала Анна Пак

Фото взяты с личной страницы Адель в Facebook