Психолог центра медицины катастроф – о плачущих жителях Арыси, абсолютной любви к людям и отказе от страшных фильмов

Поводы для встречи с Натальей нашлись весьма удачно. Мало того, что скоро Казахстан будет поздравлять спасателей с профессиональным праздником, так еще и буквально вчера, 10 октября, весь мир «отмечал» день психического здоровья. Поэтому мы поговорили сразу и о том, и о другом.

Центр медицины катастроф входит в структуру комитета по ЧС при МВД. Это люди, которые выезжают в зоны природных и техногенных ЧС, на место крупных ДТП, а еще спасают самих спасателей при необходимости. Конечно же, в состав центра входит и психологическая служба, которая не только помогает спасать людей, но еще и работает с психоэмоциональным состоянием самих сотрудников, которым приходится регулярно видеть человеческую боль, страхи и даже смерть. Это важное подразделение в виде психологической службы было создано в 2009 году, тогда же туда устроилась 23-летняя Наталья Сычугова. Наташа отучилась на психолога в Кокшетау и после университета работала, как она выражается, «в веселой сфере».

«У меня часто был свободный график. Мы тестировали с командой претендентов на «Болашак», проводили с ними работу. Потом я работала в сфере бизнес-тренингов. В какой-то момент я поняла, что нет никакой организованности в моей жизни, и я захотела в серьезную организацию. И так пришла сюда. Мое поведение поначалу было таким расхлябанным, дисциплины никакой. И первые три года здесь были лучшими в моей жизни! Я, как специалист, «ела» все, что можно. Постоянное обучение, учения, что-то новое, всегда какая-то активность. Потом ушла в декрет, очень скучала. Вообще не понимала, как люди в других местах работают. Я бы пожелала каждому специалисту такой поддержки от руководства, какая была всегда у меня», — признается Наталья.

А еще она сравнивает работу с первой любовью. При этом не отрицает, что поначалу было «ужасно страшно».

«Но не было возможности остановиться и подумать о чем-то», — добавляет она.

Сейчас Наталья работает в психологической службе уже 10 лет. И за этот период она из юной и, по ее же словам, не особо дисциплинированной девушки превратилась в опытного специалиста и просто в другого человека. И изменили ее, в первую очередь, истории, с которыми приходилось сталкиваться.

«Первый выезд всегда незабываемый. Это был пожар. Женщина подожгла дом, в котором спали ее дети. Я приехала туда, была ночь, начало первого. Работы только начались. И я забегаю на территорию и понимаю, что бегу прямо на трупы. Зима, тела детей лежат на земле, как-то накрыты. И я вдруг поняла, что не хочу помогать… Но взяла себя в руки и сделала свою работу. А вызвали нас вообще, потому что там были попытки суицида. Закончили работу около 4 утра только. Вообще самое интересное, что наши эмоции не забываются. Что я обычно чувствую после выездов? Часто чувствую возмущение (смеется). Это вот моя стрессовая реакция. Кстати, я могу вспомнить почти любого человека, с которым я «работала», — говорит Наташа.

С недавних пор с центра медицины катастроф сняли функцию выезда на попытки суицидов. Но раньше именно они вместе с психологической службой ездили на такие тревожные вызовы.

«Раньше мы выезжали часто к суицидентам. А в столице их много. Но наша гордость — это то, что ни разу не было завершенной попытки, если мы приезжали. Был лишь один случай, когда мы опоздали, но проблема была в том, что во двор невозможно было проехать ни с одной стороны, и поэтому уже поздно было. Скажу, что человек, решившийся на суицид, долго к нему готовится. Сначала появляются мысли, потом долго выбирается способ. И все это сопровождается тем, что человек закрывается от мира, считает, что его никто не понимает, что ему не с кем поговорить, и человека это загоняет в точку невозврата. Мы говорим им, в первую очередь, о чувствах. Я также как вам сейчас, объясняю этот процесс, который они прошли до этого момента, и люди начинают плакать в этот момент. Человек осознает, что его понимают, что он не один в этом мире, что ему пришли действительно помочь. И когда происходит этот контакт — ситуация решена», — объясняет психолог.

Раньше Наталья со своими коллегами помогала людям еще и по «телефону доверия», по которому тоже иногда звонили люди, решившие расстаться с жизнью.

«Была женщина, мы с ней работали порядка 2 недель. От нее муж ушел, долги, несколько детей. Она звонила и говорила: «Вот я сейчас повешаюсь, а вы приезжайте и заберите детей». Но мы с ней работали, беседовали. Сейчас у нее все прекрасно, она переехала в другой город, жизнь наладилась. Потом звонила мне, хотела встретиться, но в работе на «телефоне доверия» это запрещено. Но по телефону мы поддерживали связь некоторое время. Сейчас телефона уже нет. Вообще он создавался для сотрудников. Мы физически не могли охватить 1,5 тыс спасателей из Астаны, а психологов мало. И поэтому появился телефон. Потом стало звонить и население, поэтому мы переформулировали задачи. Поначалу было много звонков, часто звонили девчонки молодые. «Я беременная, а мне 15-16, что делать?». Вот такие вопросы. Бывало, звонили девочки, которые предполагали, что у них СПИД. Мы давали контакты, предлагали им алгоритм действий. А потом появились контакт-центры, горячие линии специализированные, в поликлиниках появились психологи, звонки почти прекратились к нам, поэтому мы и закрыли телефон», — пояснила Наташа.

По ее признанию, иногда они интересуются судьбой тех, кому помогли. Но погружаться и тем более встречаться лично с ними — запрещено. В частности, с теми, кому помощь оказали по «телефону доверия».

«Иногда мы интересуемся дальнейшей судьбой, это не запрещено. Но дальше копать нельзя и погружаться нельзя. Выносить этот опыт за пределы, в личную жизнь, запрещено. Но у нас бывали забавные случаи, когда, например, человек звонил и из благодарности предлагал подарить нам диван за миллион тенге, который он недавно купил для себя (смеется). Потребность в близкой связи заложена в человеке, и она с психологом получается, поэтому эта связь какое-то время держится. Хуже, если она не возникает, значит, психолог не доработал», — говорит Наталья.

РАБОТА С РОДИТЕЛЯМИ СЕСТЕР СИТЕР, КОТОРЫЕ ПОГИБЛИ В ПОЖАРЕ

«Мы там работали, да. Но, скажу вам, людям было не до горя тогда. У наших специалистов даже не было возможности побыть наедине с родителями. Были и родственники, которые реально переживали, и с ними работали очень мало, урывками. Приходило огромное количество людей, все, кому не лень, из-за этого сложно было работать. Мы были там примерно двое суток, до самых похорон, дежурили наши психологи. А какие-то люди забегали в любой момент, даже когда родители просто садились поесть, еще и разнообразные представители ассоциаций и организаций со своим «причинением помощи». Некоторые люди хотят причинить помощь, именно так. Из-за этого родители девочек тогда не успели даже осознать произошедшее. Но, с другой стороны, бешеная поддержка народа тоже очень помогла».

«ГОРЯЧАЯ ЛИНИЯ» ПОСЛЕ ВЗРЫВОВ В АРЫСИ

«В столице были открыты 2 пункта, где работали «горячие линии». В первые сутки было очень тяжело, мы просто не могли отойти от телефонов, в нашем пункте было 4 психолога. Был апогей, шла бешеная эвакуация, там ведь люди просто бежали, а двигательное возбуждение — это тоже реакция на стресс. Начались звонки со словами «я где-то нахожусь, не знаю, где». Звонила женщина эмоциональная, минут 5 мы просто ее успокаивали. Потом она успокоилась, начала внятно говорить, описывала местность, мы ей объясняли, что помощь займет время, мы просили, чтобы они оказывали друг другу доврачебную помощь. Кто-то в приступе паники кричал в трубку «это война!», нашей задачей еще было, чтобы такая абсурдная, недостоверная информация не пошла дальше. Недоинформированность всегда пугает население. На вторые сутки была проблема в большом количестве неправильной информации, за ночь люди додумали. Нам в столицу каждый психолог звонил из регионов, отчитывался, и мы каждый час передавали сводную информацию.

Первый день мы оказывали помощь в ЧС, помогали определить местонахождение и успокоить, а некоторые звонили и просто плакали в трубку, страшно было им. На второй — информационную работу вели, на третий день начались вопросы, когда запустят движение, когда поедут поезда и так далее. На четвертый день стали спрашивать, «кто покормит наших животных?». Люди уехали в спешке, а собаки, кошки, КРС остались. Тут мы подключали ребят-ветеринаров из Минсельхоза, они дежурили с нами, отвечали на такие вопросы. На пятый день звонили астанчане, спрашивали, как помочь просто.

Еще была женщина, кажется, она воспитательница детсада, она спряталась с детьми в подвале вроде. И родители не могли детей найти, тоже звонили. В Шымкенте и Туркестанской области со связью туго было, начинали нам звонить. В общем, по потерянным людям часто звонили. А еще было немало звонков из иностранных посольств. «Там есть наш гражданин, он ехал в поезде, найдите его». Звонила Армения, очень часто Россия, Беларусь тоже. В итоге все было отработано очень организованно. Это уже благодарности к руководству».

ОПЫТ — СЫН ОШИБОК ТРУДНЫХ?

«Была история про смерть ребенка. И в тот раз я поняла, что нужно следить за своим языком. В общем, с моей стороны было что-то в духе «у вас же есть еще один сын». Это было в самом начале моей работы. А мать, потерявшая своего ребенка, не переживает за второго, она переживает конкретную потерю. Я до сих пор этот случай помню. У нас ведь не было никаких инструкций, все опытным путем, но был и такой вот опыт. Но помочь тогда все-таки получилось, видимо, потому что потом звонили родственники и просили еще раз приехать, поддержать, на похороны. Коллега моя ездила к ним.

Никогда не говорим, что все будет хорошо. Для человека, который переживает смерть близкого, год как минимум будет очень плохо. Потом человек начинает справляться уже.

При этом я горжусь каждой работой, которую мы проводим. Мы никогда не стоим в уголочке на выезде, мы приезжаем и помогаем. Наша работа всегда эффективна, хотя каждый случай индивидуален.

Было авиакрушение крупное (авиакатастрофа под Алматы в 2013 году, унесшая жизни 21 человека), в Кокшетау были открыты «горячие линии», туда везли людей хоронить, и там работали наши психологи. Я была в декрете, но так гордилась своими коллегами, которые там работали, они такие молодцы. И когда появляется обратная связь и благодарность за нашу работу — это лучшая награда».

РАБОТА СО СПАСАТЕЛЯМИ И САМОРЕГУЛЯЦИЯ

«Мы работаем и с сотрудниками ЦМК тоже. Вновь принимаемые сотрудники проходят психодиагностику у нас, мы их тестируем. Критерии — интеллект, коммуникативные навыки, организаторские, стрессоустойчивость, конечно же. Кто уже работает — 2 раза в год проходят диагностику, чтобы вовремя заметить, если есть профессиональное выгорание.

Еще есть кабинет психологической разгрузки — тут массажные кресла, расслабляющие ролики — либо музыка, либо вовсе тишина, это на выбор, камин — все, что нужно для снятия стресса. Стресс всегда остается где-то в теле, и как только расслабляются мышцы, расслабляется и голова. А мы сами — психологи — проходили обучение супервизии, чтобы мы друг другу могли помогать. К счастью, нас очень поддерживает руководство. Нас обучали везде, где можно — в России, Украине, Америке. Разрабатывали рекомендации.

Кстати, спасателей тоже обучают психологи, они обязаны уметь оказать допсихологическую помощь, установить контакт, организовать помощь. Спасателям бывает необходимо найти телефоны родственников и так далее. Но у нас обученные специалисты, да. Они еще практикуют саморегуляцию, то есть они должны следить и за своим психологическим состоянием, и оказать помощь пострадавшим одновременно. Вот такие они волшебники у нас. Сюда не приходят обычные люди. Сюда идут люди, которые хотят помогать, и альтруизм есть практически у каждого».

10 ЛЕТ ЛИЧНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

«Не было раньше понимания значимости, осознания переживаемых людьми чувств. Плачут и плачут. Может, молодая потому что была. Естественно, сейчас ценишь то, что раньше не ценил. Любая человеческая жизнь ценна, это начинаешь потом понимать. Люди вообще хорошие ребята (смеется). Вообще все! Мы же приезжаем помогать, человек, которому нужна помощь, может быть кем угодно, преступником, например, но вы общаетесь по принципу человек-человек. Мы на равных. Никаких оценочных суждений. Это у меня только здесь возникло».

РЕЛАКС ДЛЯ ПСИХОЛОГА ЦЕНТРА МЕДИЦИНЫ КАТАСТРОФ

«Что я смотрю? Я не включаю телевизор, информации итак достаточно! Если мы придем домой и не переключимся, то будет плохо. Года 4 я почти не смотрю страшные фильмы. Трагедии, фильмы ужасов — не смотрю. Даже трагические ситуации в фильмах могут причинить боль, травмировать. Мазохизм, наверное, прийти с работы и смотреть еще такое. Но! Я люблю и читаю Стивена Кинга (смеется). Вообще мы такие, как все. Встречаемся с друзьями. Раньше делились тем, что на работе происходит. Сейчас же все остается здесь, на работе, вечером мы пошли жить для себя. 10 лет спустя родственники уже не спрашивают ничего про работу. Вообще я люблю верблюдов! Их нельзя загнать, если они устали — просто сядут и будут отдыхать. А некоторые люди загоняют себя как лошади, страдают сами и их окружение. Если ты устал — остановись. Это важно».